Алан пережил переезд в отдел, в котором четыре года назад начиналась его карьера. Пережил долгий путь по коридору с большой коробкой в руках и сочувственные (и наигранно сочувственные) взгляды сослуживцев. Пережил вводную лекцию от Саймона, начальника отдела недвижимости экономкласса, который давно имел на него зуб, потому что Алан начинал под его руководством, но пробыл там недолго, стремительно поднявшись по карьерной лестнице, и получал едва ли не больше самого Саймона… то есть теперь, с сегодняшнего дня, он, разумеется, получает гораздо меньше Саймона, и Саймон радовался так, будто на него свалилось большое наследство. И что самое отвратительное — это было заметно.
А вот испорченного костюма Алан уже пережить не мог. Потому что это — уже слишком. Перебор. Судьба явно заигралась, и некому привести ее в чувство, потому что она — единственный судья на собственном поле. Что-то подобное и вертелось у Алана на языке, когда… несколько капель, ну ладно, ложек кофе переполнили чашу его терпения. Но он не успел высказать растяпе, испортившей его любимый серый костюм, ровным счетом никаких соображений по этому поводу, потому как у нее, видимо, было не все в порядке с нервной системой. Алан проводил ее ошалелым взглядом. Прорычал что-то нечленораздельное сквозь плотно стиснутые зубы.
— Ч-черт, — смог выдавить из себя Алан, когда вновь обрел способность разговаривать на нормальном английском.
— Ой, вот салфетки, — засуетилась официантка с беджем «Лили». — А там туалет, можно застирать…
— У меня через пятнадцать минут встреча с клиентом! Вы думаете, вода что-то исправит?! — взорвался Алан.
Вообще он не был склонен демонстрировать свои чувства, особенно расстроенные, на людях, но на этот раз сдержаться просто не мог. Проклятый день. Да лучше бы ему было проспать его весь, до вечера, часов до пяти! А еще лучше — впасть в летаргию! Или напроситься к инопланетянам на опыты, черт, черт, черт…
Алан никогда не попадал в такую глупую ловушку. И никогда не показывался перед клиентами в непрезентабельном виде. Можно, конечно, прикрыть пятно газетой. Или приклеить к нему газету — на случай, если подведет память. У Алана даже мелькнула мысль найти поблизости какой-нибудь бутик и купить новый костюм. Потом он отбросил ее как откровенно безумную.
— А вы снимите пиджак, — посоветовал сосед слева, пожилой джентльмен с длинными седыми усами. Видимо, проникся сочувствием к бедолаге, заработавшему психоз на почве работы.
— Спасибо, — уронил Алан. — Вы очень любезны.
Как такая простая мысль не пришла ему в голову? Да, Алан, ты определенно теряешь форму: чем меньше выходов ты видишь, тем ниже твоя цена. День действительно жаркий, встреча проходит не в офисе. Вряд ли ему удастся на этот раз произвести впечатление настоящего английского лорда, но это не самое страшное. Сегодня, по крайней мере.
Он расплатился за ланч и вышел из кафе. Было стыдно за некрасивую вспышку раздражения. Почему-то вспомнилась девушка, которая его облила. Растяпа и дуреха, еще и убежала… Алан представил, как он выглядел в тот момент со стороны, и решил, что ничего сверхъестественного в реакции девушки нет. Что делать, если увидишь на улице разъяренного льва? Правильно. Проснуться — или сбежать как можно быстрее, используя любые подручные средства… Алан усмехнулся. А она расплакалась. Точно сумасшедшая. Такая же, как он сам.
3
Генри Принс, несмотря на свою фамилию, на принца вовсе не походил. А жаль. Он был отличным парнем и, по мнению Алана, заслуживал того, чтобы женщины вели на него охоту (с самыми благими намерениями) и жестоко дрались за право принадлежать ему. Но женщины почему-то не торопились вешаться на шею «отличному парню» Генри. Может быть, истоки этой проблемы были заложены в детские годы Генри, когда он был самым маленьким в своей детсадовской группе, или в юношеские годы, когда он был, наоборот, самым высоким в классе — а заодно и самым худым и сутулым. В общем, как-то так повелось, что Генри никогда не пользовался особой популярностью у противоположного пола, и даже то, что он стал первоклассным страховым агентом, зарабатывал довольно много денег, раздался в плечах, набрал нормальный вес, давно избавился от угрей и даже почти перестал стесняться — роли никакой не играло. Генри был одинок, как самое одинокое дерево на горном склоне… то дерево, в которое, по самому подлому закону подлости, влетает ноль целых семьдесят четыре сотых процента горнолыжников. Когда Генри чувствовал себя особенно несчастным — сегодня, кажется, выдался именно такой день, — он всегда приводил именно это сравнение.