Вокруг как-то сразу прибавилось голубей.
— Здравствуйте, — вежливо кивнула Иви.
Хорошо быть вежливой, когда внутри пусто-пусто, ничего не осталось. Так просто улыбаться, кивать, говорить шаблонными фразами, вбитыми в голову еще в детстве.
— Ну здравствуй, здравствуй. Страдаешь? — Старуха улыбнулась.
— Ага. И даже не пытаюсь это скрыть. — Иви уставилась перед собой.
Старая женщина села рядом. Пахнуло немодными цветочными духами.
— И правильно, — согласилась она. — Что толку…
Она достала из сумки пакет с ломтиками хлеба для сандвичей. Иви молчала. Даже светская беседа о погоде казалась ей непосильной задачей. А соседка ее все равно сумасшедшая, это давно было понятно. Хотя кто из них сейчас, в этот конкретный момент времени, больше не в себе — еще вопрос.
— Что, думаешь, не вернуться ли в свою дыру?
— Берлингтон не дыра, — машинально отозвалась Иви. — У нас даже колледж есть.
— Ага, — усмехнулась старуха. — Думаешь, так сильно тебе не повезло?
— Почему же? Сама во всем виновата. — Хорошо разговаривать с сумасшедшими. Залезть в душу они все равно не в состоянии, причинить боль — тоже, а вот собеседника изобразить — запросто. Все ж легче. — Не надо было терять голову.
— Дуреха ты. Как думаешь, парень-то твой, из Берлингтона, почему не звонит тебе уже четвертый день? Как сходил на вечеринку к твоей рыжей подруге, так и не звонит. Стыдно, да и незачем.
— А у меня это на лбу написано? — без особого интереса спросила Иви.
Какая разница, что эта старушенция ответит? Все равно это бред, причем ее, Иви. Как печально — помешалась на почве несчастной любви.
А рыжая подруга у нее и вправду есть. Ну очень легкомысленная девушка эта Берта…
От этой мысли Иви перестала дышать. У Берты на днях был день рождения!
— А не гневила бы ты Бога, девочка. Любовь у нее несчастная, посмотрите на нее, пожалейте ее… Не мое это, конечно, дело — подсказывать вам, остолопам. Так что, когда он тебя найдет — а он найдет, — не отмахивайся сразу и не бросайся на него с кулаками. А сначала послушай, что он скажет. — Старуха крошила неуклюжими, узловатыми, некогда длинными пальцами мягкий хлеб.
У Иви защемило в груди. Внезапно, совершенно для нее самой неожиданно, брызнули из глаз слезы. Очень хотелось спросить эту странную женщину о чем-то, но было страшно и стыдно, больше страшно, а мысль, что больше такой возможности не представится никогда, пугала, как ночной кошмар.
— Ну не реви, не надо, нос распухнет. — Старуха вытащила из сумки платок — белоснежный, с ненавязчивой вышивкой. Откуда такой мог взяться в этой сумке? — Иди пройдись и возвращайся сюда минут через пятнадцать.
— У меня часов нет, — растерялась Иви.
— А ты по солнцу, по солнцу, — хитро прищурилась старуха. — Давай-давай.
— Спасибо, миссис… мисс…
— А не твоего ума дело, — назидательно качнула головой старуха. — Ну шевелись же ты, птички мои голодными останутся!
И Иви пошла, как будто ее в спину толкала невидимая сила. Теплый ветерок высушил слезы, но ничего не смог поделать с тревогой, угнездившейся на сердце. Да, теперь это была не тоска, а тревога.
Почему-то про Гая Иви поверила сразу. И от этого стало легче дышать.
Значит, она теперь совсем-совсем свободна? Господи, слава тебе!
Она сделала небольшой кружок по парку. Зелень, тени, чистые дорожки, няни с малышами, собачники со своими любимцами… Как хорошо. Как спокойно в мире после бури.
Странно только, что голубей нигде не видно. Неужели все слетелись к своей покровительнице?
Ой.
Она узнала его спину. А потом Алан обернулся. На лице его промелькнула такая гамма чувств, что Иви едва не расплакалась вновь. Это было бы некстати, потому что… где же платок?
— Иви! Слава богу!
Он подбежал к ней. Глаза совсем шальные, дыхание сбивчивое — долго искал. Зачем?
— Как ты меня нашел?
— Нашел! Нашел, и это важнее всего! Иви, я знаю, что случилось, но выслушай меня, пожалуйста.
Иви закрыла глаза. Не плакать. Не кричать. Не бить его по щекам.
— Главное.
— Что?
— Скажи мне самое главное. Я не хочу тебя видеть и слышать, но я обещала, что не прогоню тебя, пока ты не скажешь…
Он перебил ее:
— Я тебя люблю.
Ее глаза распахнулись. Взгляд встретился с его взглядом. Кто бы мог подумать, что голубой лед и серая сталь могут быть такими… пылающими и нежными. Иви вглядывалась в его глаза долго, может, несколько минут, а может — целую вечность. Она видела смятение и страх, но еще — решимость, и веру, и облегчение, и нежность, и тепло, и бесконечную заботу… И любовь.