‒ Да, пожалуй, одну можно.
Выпускаемый каждый раз дым плавно растворялся среди другого более сильного и большего поднимавшегося в сумеречное небо. Быстрые пляски искр огня играли в разных глазах двух затерявшихся людей. И все также не позволяли раствориться невидимым чарам огня.
‒ Давно мы вот так не сидели в Зоне в окружении аномалий с мутантами и полного опасностей горизонта.
‒ И, правда. Я и сам уже не вспомню, когда это было.
‒ А с ним вы часто так блуждали.
‒ Да…
‒ Хе-х как сейчас перед глазами тот день: ты, еще совсем зеленый сопляк, и он. Промокшие до нитки, двое заблудших в Зоне. И в себе. Весь «Росток» долго обсуждал новость, что Странник мальца в Зону притащил и что только не выдумывали и что ты его сын или дите Зоны и подопытный ученых с Янтаря, наделали вы шуму тогда. Да, словно как вчера, ‒ выступившая слегка заметная морщина возле глаз, придала лицу выражения неприметной меланхолии. Слившийся силуэт парня лет шестнадцати, без руки с томительным взглядом, обескураживал.
‒ Знаешь, в тот миг, когда я увидела вас вместе, мне стало противна мысль о том, что я подумала, почувствовала. Зависть, ревность и боль, что рядом с ним какой-то калека мальчишка, а не я. Но что не думай, я не испытывала нужды в нем, а лишь чуждую многим обиду, причиной которой и послужило наше будущее с ним… я не могла и не хотела прощать его. Ведь по его вине мать… ‒ Рил замолчала, кинув окурок в пламя, она скорее думала говорить или нет дальше. Расплывчато я знал, что произошло, но прямо никогда не спрашивал ее. ‒ Аллан? Скажи вот почему, жизнь порой не щадит? Не нас, не наши чувства, не наших близких?
Я молчал. Так как понимал, что сам еще не нашел ответа на этот вопрос и возможно не найду никогда.
Небо изменило свое одеяло на более черный — "укуталось", тихо уснув, будто устало от тяжелого нескончаемого дня.
‒ Еще сигарету? ‒ доставая по второму кругу пачку, предложил ей.
‒ Бросал бы ты. А то Зона лишиться хорошего сталкера, и не по своей вине.
‒ Только после того как ты бросишь, оставишь обиду на него и продолжишь жить. А еще лучше уйдешь из Зоны, да и Странник рад будет этому, начнешь жить, а не выживать.
‒ Звучит как из личного опыта.
‒ Возможно, ‒ покрутив в руке пачку сигарет, я все-таки вернул ее в карман.
‒ Ты все так же и остался зеленым, а все, потому что к своим словам ты не подкрепляешь свои действия, блуждая по кругу самообмана. Скажи, а почему ты не вернешься к нормальной жизни?
Нормальной жизни и кто же я в этой нормальной жизни? Сколько раз я задавал себе этот вопрос, как многие и другие, они пропадали глубоко в сознание не получая ответа.
‒ Молчишь? Молчи. Меня в той жизни нет, как видимо и тебя, и других подобных здесь нам.
Вот оно что, нас просто не существует там за барьером, не ее, не меня, никого кто пришел в Зону. Хрустнувшая ветка в костре, гулко отозвалась в моей голове. Мне больше не о чем не хотелось думать, а лишь забыться в этом пламени, что горел передо мной, так мирно и приятно.
‒ Ты никогда не говорил, а я никогда не спрашивала, зачем ты с ним пришел в Зону?
‒ Зачем? Тогда мне казалось, что больше не куда идти и не так уж плохо звучало его предложение.
‒ И это оказалось и правду так?
‒ Наверное. Я не был уже не в чем уверен, мне просто хотелось примкнуть к кому либо, как жалкому загнанному зверьку.
⃰ ⃰ ⃰
‒ Это твой дом? ‒ вставши рядом с мальчиком, спросил мужчина, по его взгляду не читалась не одна эмоция, он просто смотрел и просто задал вопрос.
‒ Был, когда-то…
‒ Зачем ты сюда вернулся? ‒ он продолжал задавать вопросы.
‒ Хотел вспомнить.
‒ И как помогло?
‒ Кто вы? И что вам нужно от меня?
‒ Да ничего, в общем-то, я просто шел с магазина, ‒ мужчина держал буханку серого хлеба, размеренно пошатывавшегося в пакете. ‒ Я живу здесь давно, но не всегда. Похоже, ты один из сыновей Берг, чей дом сгорел четыре года назад, мне сестра рассказывала, пожар еле потушили, от твоей семьи не осталось ничего кроме зубов, по которым после сделали опознание. А младший брат, он ведь у тебя был, смотрю не с тобой?
‒ Зачем … зачем вы мне все это говорите?!
‒ Ну, ты же хотел вспомнить вот я и помогаю.
‒ Мне нужно идти. ‒ Развернувшись и подхватив сумку с земли, мальчик двинулся прочь. Прочь от человека, который так просто говорил о смерти, будто это ничто, так часть всего живого и ведь это так и есть.