‒ Да заткнись ты! ‒ схватив со стола кухонный нож, мужчина, прижал его к горлу женщине. ‒ Ты давай, спокойней: Это все он гад, виноват и что дочка без отца растет и что жена, смотри какая красавица живет одна. ‒ Развернув женщину к весящему не большому зеркалу на стене, ‒ не дергайся, а то и я могу рукой дернуть: На чем я остановился? А и виноват в том, что меня с армейки погнали, видите ли, я устав нарушаю, а он весь такой правильный, капитан, тьфу ― урод. А я так зеленых подымал, что ему и не снилось, сам та гляди, в нищете какой держит вас, ‒ мужчина все так и продолжал водить ножом по лицу стоявшей женщины. ‒ А я, между прочим, немало ли натерпелся от этой войны? Вытягивая своих, а самого, как контузит, надо было дать им сдохнуть, всем без остатка. А он меня за человеческую слабость к деньгам, чуть ли под расстрел и кому я теперь нужен такой? Я же все ради Родины матери, а она мне свои гнусные копейки: "На, живи, выживай тварь, спасибо что подсобил!". Все твари люди, страна, мир… куда не дергайся!
‒ Отпусти! Помогите!
‒ Достала! ‒ взмах ножа и брызги крови, остались стекать по зеркалу, весящему на стене.
‒ Что же ты мать, я же по-хорошему. Ну да ладно считай, вернул должок. ‒ Бросив, на стол нож, мужчина, развернувшись, зашагал в сторону выхода.
‒ Мама? Папа пишет, домой возвращается. Ма-ам?
‒ Хорошо Лерочка. ‒ Женщина с пустеющим взглядом, наблюдала за видом из окна, словно она сама на кухне и больше никого и ничего.
‒ Мама может, хватит? ‒ беря пустые заставленные бутылки, со стола. Грустно посмотрела на мать, та же отвернулась, закрывая лицо рукой. ‒ Уже год прошел хорошо, что жива осталась. А эту мразь посадили это главное.
‒ Не стоит ругаться Лерочка. Главное, что ты цела и невредима, осталась, ‒ только и сказала сидящая женщина. Прикоснувшись рукою к изуродованному лицу, грубым красным шрамом, разделяющего чуть ли не пополам.
‒ Мам ты покушай, ‒ ставя тарелку, теплого бульона. ‒ Я в комнату к экзамену готовится тогда. Мам хорошо?
‒ Хорошо…
Теплое весеннее солнце светило детям, играющим беззаботно во дворе. А открытое настежь окно четвертого этажа, размыто, устремилось в след, летящей вниз боли.
Стоявший мужчина в военном мундире, держал в руке фуражку. И совсем новый мраморный памятник с улыбающейся молодой девушкой, слился с другими такими же памятниками…
‒ Это ты виноват… отец…
⃰ ⃰ ⃰
‒ Я прощаю тебя, папа.
Сегодня еще один безымянный сталкер, ушел к Зоне, куда уходит каждый сталкер.
Часть 9. Подвал.
Еле слышные звуки приборов, эхом разносились по железным стенам большого помещения. Звон был схож с писком мыши, редкий и обрывистый, придерживаясь спокойного ритма, он не изменялся долгое время, держась точно как в строю, как натянутая струна, звук со скрежетом ― оборвался. И завыл. Остальные приборы так же пришли в движения, и тишина покинула это место. То тут, то там разносились щелчки, загорались лампочки, мониторы то и дело мигали, компьютеры не справлялись с нарастающим давлением, а писк что был ранее тише травы, беспрерывно, подавал сигнал, о реакции образца под №11.1.
‒ Мои поздравления, генерал-майор. Столь долгая операция увенчалась успехом. Образец подал все признаки связи, с объектом. Первая часть выполнена.
‒ Это я поздравляю ваших людей полковник. Разведотряд доказал, что не даром ест хлеб. Только вот теперь, ел хлеб… ‒ сидя за громоздким столом, ‒ полковник, вызывай своего протеже, он на славу потрудился и мне есть, что с ним обсудить. А это, дальнейшую судьбу наблюдаемого объекта.
Удар, удар, но разве железная крепка закрытая дверь, отзовется, на удары руки, даже если и она железная? ‒ откройте! Твари всем, всем до последнего…
Дверь хоть не послушно, но подалась вперед, из-за которой в полный рост, встал мужчина, улыбаясь чему-то своему. Его кривая ухмылка, не несла смысла, но для него она работала ночи напролет, скрывая все за собой, что нес в себе военный.
‒ Что шумишь герой? ‒ ухмылка, которую так ненавидел сталкер, отразилась в его взгляде. ‒ О! Откинулся все-таки, ну да ладно, все равно не разговорчив был старик. ‒ Пнув ботинком мертвое тело сталкера, которое сам с удовольствием изувечил, проговорил. Он не боялся молодых сталкеров, что одаривали его ненавистным взглядом, желавшие лишь вцепится в глотку, ведь рядом были его соратники, готовые в любой момент, окрасить одну из комнат подвала алым цветом. ‒ Что герой, потолковать хочешь, вовремя, я как раз свободен, петь умеешь, я люблю, когда поют? ‒ послышавшейся смешок со стороны вооруженных солдат стоявших возле двери, военный перевел взгляд на сталкера, не теряя с лица ухмылку. ‒ Что смотришь? За этого старика так извелся? Он тебе, что отцом приходился?