Чтобы у Голиафа была мотивация двигаться вперёд, перед ним будет зафиксирован шмат сочного мяса. Вид еды отбивает у монстра все остальные мотивы. Эксперименты показали, что продукты распадаются уже через сорок пять минут нахождения на черноте, поэтому они будут выполнять роль второй ступени ракетоносителя их маленького корабля. Когда Голиаф увидит, что стимул в виде еды распался в стеклянную крошку, возвращаться будет уже бессмысленно. Перед ним будут лесные просторы, где он сможет избавиться от черноземельного дискомфорта. Даже если они сильно собьются с пути, интеллекта твари, должно быть, достаточно, чтобы продолжать движение.
Сомневаться, что Голиаф не повернёт назад, можно было почти наверняка. Марк проверил рюкзак, оружие, оставил подробные заметки о своих действиях в диспетчерской башне, облил карету отвратной смесью дизельного дёгтя, которую ненавидел Голиаф, и, надеясь на верность своих расчётов и экспериментов, скрылся за толстой дверью капсулы на «лыжах». Всё было готово, и вскоре Голиаф пробудится. Марк принял обезболивающее, надеясь, что это хотя бы немного избавит его от предстоящих страданий, и приготовился к удару. Всё было готово, и Голиаф пробудился.
Капсулу тряхнуло и потянуло вперёд, и Марк сразу погрузился в шизофренно-психоделическое безумие. Всё было хуже, чем при падении самолёта: отказала вся сенсорика и способность мыслить. Он потерял ощущение времени и стал частью кошмаров и галлюцинаций. Память исчезла, и, витая в мире мучений, Марк не мог ни вспомнить, кто он, ни понять, что происходит, ни сосредоточиться на чём-либо. Триллионы синапсов в его мозгу беспорядочно цеплялись друг за друга, порождая хаос в горячих нервах. Марк утратил всё, включая возможность прекратить кошмары смертью, став противоположностью всем упорядоченным структурам. Он был поглощён и переварен безвременьем...
Спустя миллиарды лет Марк впервые увидел свет. Вернее, свет, наконец, прошёл через его зрительные центры, как полагается, а не остался биться в лунке хрусталика. Вязкая среда уступила место невесомой текучести, и Марк постепенно начал приходить в себя. «Выжил!» — пронеслось в его сознании, триумфальное пение ангелов. Он аккуратно сел и прислушался. Марк не слышал звуков изнутри металлической плаценты, но понял, что корабль достиг безопасной суши. Отважный черноход вскрыл дверь своей каюты, и ослепительная зелень ворвалась в лицо светлым потоком. Он здесь! Счастливая улыбка озарила измученное лицо человека, пересёкшего океан боли! Да, он смог! Он сделал это! Плечи распрямились, рёбра до хруста вобрали в себя пахнущий полынью ветер. Гордо вскинув голову, он встал, открыв себя миру. Он переборол себя, свой страх, свою боль. Он сумел то, чего никто не смог до него. На глаза наворачивались счастливые слёзы. Он достиг Оазиса!
Однако радость продлилась недолго, сменившись ужасом осознания ситуации. «Куда подевался чёртов мутант?» — с упавшим сердцем подумал мужчина и принялся медленно оглядываться по сторонам.
Глава 7
Ezzum ana šaddûti, kīma šumšu ana šudû,
darigam ša mātim lā idû.
Иду я путем, где еще не ходил я,
Дорогой, которую весь край мой не знает.
— Эпос о Гильгамеше — Таблица II
Мутант пропал, оставив после себя гору искорёженного металла. Повсюду алела кровь, и, присмотревшись, Марк увидел в ней обломки зубов. В то, что Голиаф сумел раскусить жёстко закреплённые оглобли, верилось с трудом, но факт был на лицо. При этом измятых оков и смирительных цепей, оплетавших торс бестии, мужчина не обнаружил. Выходило, что монстр смог оторвать себя от салазок и сразу пустился в бега. Разумный ход. Наверняка, если бы он мог, то и руки себе перегрыз, но до них он не дотянулся. Судя по цвету крови, монстру удалось освободиться не так давно. В чащу вёл тёмно-алый след.
Благоразумно двинувшись в противоположную от кровавой дорожки сторону, Марк стал пробираться через еловый бурелом.
Повезло ещё, что чудовище не раскроило кокон беззащитного человека. Тогда судьба была бы предрешена. Чуть успокоившись, Марк вколол себе боевой анальгетик, без которого уже не мог нормально соображать, но до темноты решил отыскать себе временное укрытие. После аварии ему становилось хуже с каждым днём. Боль острая, как игла, но иногда тупая, как огромная опухоль, постоянно давила ему на мозги. Однажды он, пробуя перетерпеть адские муки, чуть не потерял сознание от шока, однако сейчас боль полыхала так сильно, что даже под лошадиной дозой кеторолака каждый шаг отдавался ударом внутричерепного молота. Нужно было найти людей, а лучше помощь, потому что, не ровён час, как весь его мир сузится до одной лишь пульсирующей головы.