Горгон лишь произнёс напоследок «хорошая смерть» и двинулся дальше.
В следующем вагоне заражённых было больше, и Горгон, призвав Оскара экономить болты, сам взялся за клюв, вернее, клювы, так, как оказалось, перед выходом бородач захватил с собой ещё один. Бегуны сразу набросились на живых людей, оторвавшись от мёртвых, но из-за кучи вещей и наклона вагона спотыкались и падали, подставляя затылки ловкому старожилу, который, словно ледокол, прокладывал путь сквозь пучину мёртвого моря.
Марк понимал, что сейчас является обузой для отряда, что всех подставляет, делая не то, что надо, и пытался найти благодарность Горгону в своём сердце, но его топило чувство вины, топило в гуще противоречивых чувств. Он шёл, стараясь лишь не упасть, не наделать новых ошибок, пытаясь сохранить темп.
Заражённых становилось всё больше и больше. Все, кто был на автодороге, стали стягиваться к источнику шума, передавали информацию о движении живых людей друг другу. Горгон работал клювами как паровой молот, не тратя на заражённых больше удара, берёг дар. Оскар отстреливал тех, кто пролезал в окна и шёл позади. Времени на сбор болтов не было, а потому он перехватил арбалет Марка. Тот же добивал раненых заражённых из тех, что не умерли после удара Горгона, и с каждым шагом усложнения пути понимал: «надо оставить ребёнка», но тут же одёргивал себя, представляя, как его съедят эти ужасные обращённые монстры. И когда отряд приблизился к пятому вагону от носа поезда, Горгон скомандовал: «выход».
Выбравшись через окно, Марк с ужасом понял, что их намеченный маршрут больше не имеет смысла. Поезд заблокировал путь в соседний кластер. Горгон же, не теряя присутствия духа, побежал к ближайшей двери сервисного тоннеля – отдельного помещения для технического персонала и с наскока открыл её внутрь, пропуская Марка и Оскара внутрь, после чего закрыл и сразу уронил к её подножью шкаф с оборудованием. Раздался громкий металлический грохот, но о конспирации сейчас нечего было и думать. Оскар и Марк, поняв его идею, сразу стали таскать к двери все тяжести, которые смогли найти. Шкаф упал надёжно, от стены до стены. Сдвинуть его не выйдет, но вот смять — вполне. А питать надежду, что сюда не заявится кто-то посильнее бегунов, было бессмысленно. Чем больше проходит времени, тем более высокие стадии мутантов приблизятся к застолью.
— Выгребай, — крикнул старожил, обратив в желе кусок бетонной стены.
Марк, положил ребёнка, и вместе с Оскаром они стали убирать студень с реактивной скоростью, после чего Горгон незамедлительно обратил ещё кусок, углубив стену более чем на полметра. Прокладывание пути от аксона к аксону так быстро было единственным, что вызывало у бородача одышку, и поэтому, тяжело сипя и покрывшись потом, он принялся помогать своим товарищам, разгребать разделяющую их от спасения желе. В этот момент послышался мощный удар, и визгливый клёкот распуганных бегунов, ещё удар и скрежет прочного металлического шкафа.
— Не слабей топтуна, — отметил про себя бородач, сноровисто вынимая из рюкзака предмет, длинный канат с прочным карабином на конце, от него расходилось ещё несколько канатов, каждый из которых оканчивался подвесной ручкой, типа тех, что используют в автобусах, но автоматически зажимающей пальцы при хвате.
Аккуратно придерживая тонкий канат, Горгон быстро спустил его с пятнадцати метровой высоты, пропустив через пальцы, и мгновенно поднял его обратно. Каждый из мужчин, не раз репетировавший это действие, схватился за ручку, и Оскар, увидев, что ладонь Горгона и Марка, державшего ребёнка второй рукой были зафиксированы, схватился за ручку и применил дар на карабин.
Карабин стал возвращаться туда, где был пару секунда назад — вниз, двигаясь с той же скоростью, с которой его опускал Горгон, после чего, чтобы не быть резко подкинутыми обратно наверх, Оскар отпустил дар, и люди приземлились на террикон оловянной руды. В этот же момент сверху послышался грохот, и толпа заражённых ворвалась в помещение для обслуживания. Бегуны как один стали нырять вслед за привлекательным запахом тёплых тел, и пролетая больше десятка метров, с хрустом складываться в кучи полуживой плоти, потерявшей свой шанс когда-нибудь дорасти до элиты пищевой цепочки.