Он поднял её дрожащими пальцами, провёл по оплавленным краям, и внезапно всё рухнуло.
Мир вокруг перестал существовать. Остался только гул пустоты в ушах, хриплое дыхание, пальцы, сжимающие эту крошечную вещь, — последнюю ниточку, что связывала его с тем, что было жизнью.
Ни её.
Ни Милы.
Только руины и пепел.
Марк стоял посреди развалин своего дома, застыв, словно каменная статуя среди сгоревшего храма. Нет, это были не просто останки храма. Это были руины как минимум Александрийской библиотеки. Внутри него разгоралась буря — дикая, безудержная, та, что испепеляет всё живое. Она рвалась наружу, требовала выплеска — удара кулаком в землю, крика, безумного желания повернуть время вспять.
Но он не кричал.
Пальцы сжимали резинку для волос так, что ногти впивались в ладонь. Боль помогала удержаться на грани, не дать себе рассыпаться в эту же самую пыль, что теперь была его прошлым.
Его глаза были сухими.
Он развернулся, не оглянувшись, и поехал обратно на базу.
Он вошёл в часть с лёгкой походкой, будто вернулся из обычной поездки. Его товарищи подняли головы — кто-то хотел спросить, но он опередил их.
— Чего такие мрачные? — усмехнулся он, хлопнув механика по плечу. — У нас тут что, траур по чувству юмора?
Кто-то неловко улыбнулся. В глазах офицеров мелькнуло напряжение.
— Ты… в порядке?
— А с чего бы мне быть не в порядке? — Марк развёл руками. — Работаем, парни. Всё идёт по плану.
Он смеялся, шутил, рассказывал анекдоты, разыгрывал кого-то из молодых пилотов. Он стал лёгким, будто ничего не весил.
Но за этой лёгкостью было пустое небо, в котором не осталось Солнца.
Каждую ночь он садился в ангаре, молча разбирая и собирая пистолет. Отточенными движениями, механически, словно проверяя, ещё ли он человек или уже просто механизм, приводимый в действие волей обстоятельств.
Один раз в зеркале он увидел свои глаза.
Там была пустота.
Очередной вылет. Район близ боевых действий.
Марк взлетел, словно делал это в последний раз.
Голоса в наушниках, команды, гул двигателей. Он больше не думал о земле под крыльями. Ему было всё равно.
А потом его подбили.
Системы отказали, панель загорелась тревожными огнями, он мог постараться посадить горящую машину, но даже не дёрнулся. Он не собирался убегать. Он не собирался спасаться.
Глаза скользнули по приборам, потом на горизонт.
И направил самолёт вниз.
Если мир решил забрать у него всё — он заберёт у мира хоть что-то взамен. Тех, кто повинен в смерти его мира.
Он видел внизу позиции противника, различал фортификационные структуры, видел огненные вспышки. Он шёл прямо на них, с точностью, с хладнокровием хирурга, заносящего скальпель над живым телом.
Но в последний момент случилось то, что случилось.
Перед ним вдруг поднялся туман — густой, серебристый, необоримый.
Всё вокруг исчезло.
Голоса в рации пропали.
А потом…
— Вставай уже, давай, Марк, ужин стынет, — раздался голос Горгона.
Мужчина не сразу понял, где находится и что видит перед собой, а постаравшись подняться, понял, что мышцы пронзает дикой болью.
— Ты всю ночь провалялся в лихоманке, чтоб её. Потел, аки русская печь, плакал и всё время трясся в судорогах.
— Охх... — лишь сумел промолвить Марк, пытаясь собраться с мыслями. Но всё, что у него было — обнажённое всем ветрам расколотое сердце. Давно и дико болевшее. Впервые с момента у воронки собственного дома вся эта боль сумела найти себе выход и теперь тонкими струйками слёз выбиралась наружу.
Марк чувствовал себя разбитым, он впервые не сдерживал давления, и потому его лицо, всё время собранное, наконец начало разглаживаться.
Ели молча, Оскар ничего не спрашивал, а Горгон лишь привычно покрякивал от вкусно сваренного обеда.
Это был первый день, когда Марк открыл Стиксу своё истинное лицо, да что лицо, он словно разорвал себе рёбра, обнажив бьющееся сердце. Открыл в душе такую рану, какой боялся больше всех заражённых вместе взятых. Или, может, это Стикс вынудил Марка показаться этому миру.
Словно угадав мысли мужчины, бородач, прожевавшись, произнёс.
— Он всегда сдирает кожу. Всегда видит нас, всегда испытывает. Помни лишь о том, что ты не один, даже когда чувствуешь, что ты одинок. Мы рядом. Никаких других лекарств и решений нет. Главное проживи достаточно долго, чтобы рана затянулась.
На этих словах Оскар согласно кивнул и положил руку на сложенные в замок ладони Марка.