С потолка свисали незаделанные воздуховоды и кабельные жгуты — крупные витки термостойкой изоляции, похожие на инопланетные щупальца. Слева — череда технических ниш, предназначенных под шкафы распределительных станций и насосных модулей. Тут и там стояли аварийные прожекторы на телескопических штативах — давно обесточенные, но всё ещё направленные в пустоту, как бессмысленные реликты строительного оптимизма.
Где-то в отдалении капала вода, по звуку — в провал глиняной породы за неутрамбованным сегментом обратной засыпки. И всё же, несмотря на видимое отсутствие угрозы, тревога не отпускала.
Мужчины продвигались медленно, почти беззвучно, словно тени. Каждый шаг тщательно выверен, каждый переход с ноги на ногу — предельно аккуратен. Горгон шёл первым, выбирая маршрут среди строительного рельефа: обходил провалившиеся опалубки, пересекал пролёты между временными опорами, указывал на места, где лучше перешагнуть, а где — проползти. Марк и Оскар двигались след в след, не допуская ни скрежета, ни щелчка подошвы по рассыпанным остаткам арматуры. Тишина была такой плотной, что, казалось, сама вместе с путниками задерживала дыхание.
На конце тоннеля мерцал крошечная бусина света, обозначавшая выход. До него оставалось не менее трёх сотен метров, но он уже маячил как символ освобождения.
И вдруг — глухой хруст, шорох брезента, и следом раздался раздирающий уши клёкот. Один — отрывистый, рваный, словно выдох, будто вырывающийся сквозь распоротое горло. Он ударил по воздуху и, отразившись от стен, начал жить собственной жизнью, множась и рассыпаясь эхом в обе стороны. Но затем его подхватили другие. Клёкот передавался с акустической точностью, по единой схеме, резонируя по тоннелю, создавая звуковую волну, от которой заложило уши.
Горгон замер. Его зрачки расширились, и дыхание прервалось. Предположение, возникшее в умудрённой опытом голове, тут же переросло в уверенность. Это был не просто зов на охоту, не возбуждённый лай одиночек. Это была передача. Координированное предупреждение, когда заражённые не просто откликаются, а доводят информацию в оба конца. Слишком отчётливо, слишком организованно. Он знал о подобном, хотя сам никогда не слышал.
— Передача… — прошептал он одними губами.
Следом последовал новый звук — далёкое взрыкивание, которым обладали уже более развитые заражённые. Воздух стал вибрировать, стены дрожать, и невозможно было определить, сколько именно заражённых разом активизировались в тоннеле. Но ясно одно — их было не меньше двух десятков.
Света не было, и это — единственное, что давало людям хоть какое-то преимущество. Заражённые видели в темноте лучше, чем человек, но неабсолютно — без минимального светового шума они теряли часть пространственной ориентации. А люди видели мир с помощью линз и Эйки.
Марк оглянулся — их прежний вход в тоннель, всего несколько минут назад казавшийся безопасным, теперь наполнялся всполохами и урчанием. Путь назад отрезан. Оставалось двигаться только вперёд. И времени почти не осталось.
Белая бусина света вдалеке — тот самый спасительный выход в конце тоннеля — внезапно дрогнул. Её ровное свечение стало пульсировать с тревожной ритмикой, словно сердце человека, умирающего от инфаркта. Свет то гас, то вспыхивал, рвался, захлёбывался в себе. Не требовалось объяснений — в проём, один за другим, уже врывались заражённые. Их силуэты раз за разом бегущие внутрь колебали перспективу остаться в живых.
Мужчины поняли это одновременно.
Горгон, стиснув рукояти клювов, резко мотнул головой. Он не произнёс ни слова — лишь рванул вперёд с хищной решимостью. Марк и Оскар устремились следом, разгоняясь со всей скоростью, на которую были способны в замкнутом пространстве, забитом ржавыми откосами, свисающими проводами и кучками бетона. Их шаги слились в ритмичный дробный топот, усиленный акустикой тоннеля.
Позади уже слышались слаженные удары когтей и обшаркивающих конечностей — заражённые сползались со всех концов тоннеля, будто вода под уклон. Впереди оставался единственный шанс: прорваться насквозь, прежде чем вход окончательно захлопнется телами и клыками.
Горгон ещё не мог выбивать из строя самых ретивых тварей, расстояние между ними было пока слишком велико.