Деревья росли сразу за кольцом строительной площадки. Густой, тёмный, угрожающе молчаливый хвойный дол — пока в его глубине не вспыхнули первые движения. Кроны задрожали, как от ветра. Из зарослей, как из пасти хищника, одна за другой вынырнули твари. Десятки. Они уже видели добычу.
Топтун, притаившийся с другой стороны мусорной кучи, сорвался с места, в два прыжка преодолев пространство. Земля дрожала от его поступи, но в полуметре от мужчин его путь пересёк дар Оскара. Удар — в кость. Массивная туша застыла на миг, захлебнувшись, как от удара в бетонную стену, и в этот миг клюв Горгона вошёл точно в сочленение бронесегментов в основании челюсти. Разворот запястья, нажатие — выпуск кислорода. Сработал газоразряд: голова существа треснула, как перезрелый плод, швырнув осколки брони на землю.
Но за ним, почти спина к спине, нёсся лотерейщик, прыгнувший на спину мёртвого топтуна.
Он ударил. Широко, размашисто. Оскар принял удар на клюв — металл визгнул, но силы хватило, чтобы сбить парня с ног. Он полетел. Скатился с насыпи, кубарем вниз, и рухнул у подножья холма, пронзив облако пыли и щебня.
Горгон зарычал. Одновременно с Марком они вбили клювы в резвого горошника и того постигла судьба более сильного собрата. Перезарядка клювов была единственным, что они успели.
Но это был конец.
Стая бежала к поднимающемуся на ноги пареньку, как семья касаток к раненому дельфину. Чёрные глаза, слипшиеся от застарелой крови морды, рёв, клёкот, дыхание с привкусом железа и гнили. Слишком много. Слишком близко. И хотя Марк с Горгоном стояли на высоте — сделать сейчас ничего не могли.
Марк встретился с ним взглядом. Оскар пытался встать.
Пошатываясь он сумел встать в полный рост. В правой руке также плотно сидел клюв. Парень не дрожал. Не отступал. Глядел вверх и улыбался. Тихо. Прощально. Из глаз его текли слёзы.
Секунды замерли. Марк вдруг вспомнил. Склад. Баррикады. Тот момент, когда Оскар опоздал а минуту, а потом молча пошёл вперёд.
В руке парня была граната.
Стая сомкнулась.
Оскар всё так же смотрел вверх. И Марк понял: попав в Стикс парень не исчез, не сдался. Он переродился. Стал тем, кем даже не мечтал быть. Человеком, который не убегает. Который защищает своих близких и готов сражаться за них до конца.
Марк вжался в землю, жуткая боль вскипела внутри, не оставив живого места. Сердце сжалось, и не от страха — от пустоты. Будто его вырвали грубой рукой, раскалили добела и вдавили обратно, в грудную клетку, где каждая кость откликнулась гулким эхом. Он чувствовал, как злая судорога прошла от живота до затылка, как каждая клетка тела осознала случившееся раньше, чем разум успел это принять.
Хлопок.
Грохот сорвал дыхание. Земля вздрогнула, повсюду разлетелись куски мяса и кости. Взрыв разметал плотную массу тел на десяток метров. Воздух выдохнул и следом обрушился — звонко, мрачно, неотвратимо. Оскар исчез в сполохе огня и металлической крошки.
Лотерейщики, топтуны — повалились, как марионетки с перерезанными нитями. Куски брони летели в воздухе, обрушиваясь на землю кровавым дождём.
Тишина.
Марк ощутил потерю не как утрату товарища. А как смерть части себя. Как будто в одно мгновение кто-то срезал отточенным скальпелем канат, соединявший его с миром, выбил из-под ног один из фундаментов.
Он пытался дышать, но воздух резал горло. В горящих лёгких клубился дым боли и злобы. Перед глазами всплывали обрывки — деталь за деталью: искренний смех Оскара, неловкие фразы, его попытки выглядеть старше, чем он есть… и, наконец, улыбка, — не упрёк, не страх, не просьба о помощи. Не улыбка мальчика, выбравшего смерть. А улыбка мужчины, выбравшего жизнь товарищей.
Где-то в глубине Марк почувствовал, как расползается трещина.
Но не было времени проявлять чувство.
Новые заражённые уже направлялись к ним.
Стая не переживала о своих потерях.
— Бейся и живи, Марк. Бейся… и живи, — хрипло выдохнул Горгон. Его голос был уже не приказом, а заветом — последним, что он мог передать мальчишке перед тем, как сам шагнёт в бездну. А затем, не оборачиваясь, прыгнул вниз, как прыгает тот, кто давно свыкся с мыслью о смерти. Его фигура исчезла внизу склона, и остался только глухой стук тяжёлых шагов по насыпи строительного хлама.