На полу валялись пресс-клещи для обжимки муфт — их массивная рукоять была раскрыта. Видно, что их бросили на полпути. Рядом свисал со стола кусок резиновой ленты из комплекта временного перекрытия протечек.
Под столом была разбросана грязная промасленная ветошь и пустая банка из-под технической смазки. Вся эта картина дополнялась тонкой пеленой грязной воды, подтянувшейся к ножкам стола. В тонкой лужице, как на картине, отразился последний рабочий миг человека, застывший в вечности, без шансов когда-нибудь завершиться.
Воздух в помещении, пропитанный запахом озона, тины и масла, давил тяжестью, но в то же время был милее любой поверхности. Марк чувствовал себя хомяком, успевшим забраться в нору до пришествия зимней бури.
В этот момент резко застонал Горгон. Лицо старожила, изрезанное ущелистыми складками, то и дело искажалось, руки дёргались, словно пытались оттолкнуть невидимого противника. Бёдра едва заметно подрагивали в ритмичном сокращении остаточных мышечных волокон, характерном для фантомных болей. На лбу выступил холодный липкий пот, а веки, несмотря на сон, порой приоткрывались от периодических импульсов.
Будь ты хоть новичок, хоть иммунный-старожил, привыкший к боли, хоть заражённый, но нервные окончания у всех имеют схожий принцип регенерации. И в процессе восстановления они, так или иначе, будут путаться в попытках "объяснить" мозгу отсутствие привычной части тела.
Губы Горгона были сжаты в тонкую линию, изредка срывающуюся в глухое, еле слышное мычание. Его грудь сдавливали частые пароксизмы боли.
Марк понял, что надо действовать, и окрикнул его, чтобы разбудить. Старожил резко очнулся, моментально придя в режим бдительного сканирования. Он напряжённо обвёл округу глазами, прислушался и только тогда позволил себе скривиться от острой боли. Переждав приступ, он достал флягу и приложился к горлышку, закинув голову назад. Одинокая капля упала на язык, и Горгон разочарованно пристегнул флягу обратно к поясу. Вынул из заплечного мешочка, который впору было бы именовать не иначе как свёртком, гермобокс и извлёк оттуда споран. Обмотал кругляша в кисейный платок, найденный в вещах пещерных туристов, начал рассасывать виноградину и, как только боль чуть отпустила, откинулся на мокрую плитку. В этот момент он был похож на довольного ребёнка с пустышкой во рту.
— Ох и дали мы жару. Как только нас угораздило, а главное — как выпутались! — по-доброму удивляясь, произнёс Горгон.
Марк лишь в ответ устало улыбнулся и поднял палец вверх. Правда, не сумел при этом поднять перед собой руку. Но Горгон, казалось, разглядел улучшение настроя у его спутника и, подойдя к озябливо стучащему зубами Оскару, обнял его за плечи и стал тормошить приговаривая:
— Молодец, спаситель ты наш, руль держишь, как смычок Паганини – ни дрогнул, ни сфальшивил! Одно удовольствие! Без тебя мы бы там и остались. Пришлось бы либо сдохнуть, либо жабры отрастить. Везучие вы, и ты и Марк, честное слово, везучие! Молитесь теперь, чтобы удача нас не покинула. Глядишь, доковыляем до спасения как-нибудь.
Оскар вначале почти не реагировал на слова Горгона, но потом понемногу стал приходить в себя и выдавил усталую кривенькую улыбку.
— У тебя были фантомные боли, — сообщил иммунному Марк.
— Да какие ж то фантомные боли, — то не боли, а почти массаж — отмахнулся Горгон, — не такую боль пересиливали, а эту вообще в карман положим! — подытожил он свою речь, улыбаясь во всю ширь.
Настрой Горгона передался молодым людям. Однако Марк осознал, что Горгон намеренно затеял всю эту буффонаду. Будучи старше и опытнее других людей по части длительных путешествий, он прекрасно понимал опасность уныния и стресса, а оттого и заботился не только об их физической, но и духовной безопасности. Старожил за время пути не раз повторял, что выжить — полдела и потому учиться тут жить надо сейчас. Слишком много ужасов, бесчеловечности, сплошные круги ада. И потому Марк твёрдо решил учиться у Горгона методам психологической защиты. Научиться никогда не терять присутствия духа и спокойного сердца.
— Я всё думал, что ты не сдюжишь эту погань, этот вонючий мир в свои семнадцать лет. Но сегодня ты всех нас вытащил, брат,— произнёс Марк и протянул Оскару руку.
Парниша приободрился, поднял взгляд на Марка и, словно что-то найдя в глазах мужчины, крепко сжал протянутую ладонь. Марк удивлённо глядел на бесхребетного распутного юношу, который сидел перед ним и не узнавал его. Словно в короткий срок Оскар переменился. Не было растерянного, беглого взгляда, не было слёз и жалости к себе. На Марка смотрел юноша, сделавший свой первый шаг на пути становления мужчиной.