Открыв люк, мы стали спускаться вниз. Лезть первым приказали одному из пластунов Улагая, которого я прикрыл, как мог. Спрыгнув вниз, он не успел толком сориентироваться, как в него, практически в упор, выстрелили.
Щит, что я успел выставить перед ним, отбил пулю в сторону. Противно взвизгнув, она ударила в противоположную стену и увязла в старом кирпиче. Казак не растерялся, а выстрелил почти сразу же, ориентируясь на «хруст», так у них называлась стрельба на звук. Следующим спрыгнул Улагай, потом ещё один пластун. В моей помощи они пока не нуждались.
Внизу ещё некоторое время слышалась перестрелка, затем она резко стихла и мы спустились вниз. Здесь оказался проем с совсем низким коридором, и царила сырость, пока ещё неявная, но чем дальше мы шли вперед, тем ощутимее она казалась.
Я прошёл мимо лежащего убитого анархиста, даже не пытаясь разглядеть его, а капитан мне шепнул.
— Одного казака ты уже спас, у тебя сил надолго хватит?
— Нет, уже заканчиваются, — и, резко вспомнив о флакончике с эфиром, я достал его из кармана и сразу весь выпил.
Полегчало, но идти всё равно было тяжело, мешала винтовка, железный щит, низкий потолок словно давил сверху, благо здесь царила прохлада, а то дышать при духоте ещё то удовольствие.
Меня никто не просил больше прикрыть, все двигались в полной темноте, ориентируясь на звук и запах свежести, не пытаясь зажечь фонари. Шли мы так минут двадцать, беспрестанно сворачивая то в одно, то в другое ответвление, иногда возвращаясь обратно. Но всё же вышли к небольшому расширению, в конце которого находилась дверь, через которую ушли повстанцы.
— Фёдор, тебе нужно идти вперёд, тут уже места больше, как и опасности, готов? — спросил меня капитан.
— Готов! — вздохнул я и, перекинув на грудь уже изрядно потасканный железный щит, шагнул вперёд, чтобы более детально разглядеть обнаруженный нами выход из подземелья.
Хоть выход и оказался замаскирован, нашёл его, как водится, капитан, и как сумел обнаружить? Впрочем, я шёл в конце колонны и не стремился вперед, в отличие от капитана. Я уже порядком устал и вымотался не только физически, а скорее морально. Я ведь оставался внутри обыкновенным юношей, а не машиной смерти или защитником всех вокруг. Однако, эта минута слабости и переживаний ушла, оставив после себя только ожесточённость и стремление выжить, несмотря ни на что.
Выход, найденный капитаном, представлял собой очередную дверь, сейчас закрытую. Что нас ждало за ней, мы, естественно, не знали, вряд ли что-то безопасное, доброе, вечное. На дверь нацепили верёвку, привязав её второй конец к железному кольцу, что торчала из досок, кажется, лиственницы.И всё вновь повторилось, я встал впереди всех, поднял щит, взял конец верёвки и дёрнул её изо всех сил.
Дверь не шелохнулась, к ней на какой-то миг подскочил давешний Петруха, что-то сделал, как будто поколдовал, и вновь отскочил.
— Готово! Дёргай!
Сказал бы я, куда ему дёргать отсюда, но не время и не место, и я натянул конец веревки. На этот раз дверь легко открылась, а вслед за ней взорвалась бомба, заложенная прямо возле выхода. Очередная взрывная волна ворвалась внутрь, внося с собой, кроме своей волны, ещё и кучу осколков и земли. Часть принял на себя железный щит, а часть мой собственный, созданный даром.
Меня откинуло назад, щит железный смялся, а сам я приложился со всего маху о ближайшую стену. Дар стремительно таял, а вслед за первым взрывом к нам прилетела другая граната, видимо тот, кто дежурил у выхода, предусмотрел и такой вариант, и швырнул вторую, а за ней и третью. Два подряд взрыва оглушили всех вокруг, я напряг последние силы и резко поднял защиту на максимальную ступень, чтобы она буквально через пару мгновений также резко рухнула.
Железный щит, изрядно помятый, выпал из моих рук, а сам я сполз по стене, последним усилием воли пытаясь сохранить сознание. Это почти удалось, и я успел усесться на пол прежде, чем меня накрыла кромешная тьма. Очнулся я от того, что кто-то немилосердно хлестал меня по щекам и совал под нос флакон с едким противным запахом.
— А! — открыл я глаза, не понимая, что творится вокруг меня.
— Ешь! — мне сунули в руки знакомый на ощупь батончик, — съешь, полегчает.
Я уже достаточно пришёл в себя, чтобы не спорить и, взяв в руки знакомый батончик, принялся вяло его живать. Не успел я его съесть, как мне под нос быстро сунули открытую флягу с водой.