Придумала!
Мы можем сказать, что Шумаков случайно подобрал меня, когда я пешком домой возвращалась. Хотя зачем ему в нашем районе кататься? Еще и ночью? Без Вади-то?
Брат начнет вопросы задавать, я вся покраснею, разнервничаюсь — и как итог с потрохами нас сдам.
Замечаю, что Мот блокирует телефон. Меня по-прежнему прижимает к стене, будто я сейчас осмелюсь издать хоть какой-то шорох.
Прикусываю нижнюю губу, ощущая прилив бешеного влечения. Оно у меня к Моту и так на максимум, а сейчас так вообще из берегов выходит.
Делаю вдох. Легкие забиваются насыщенным ароматом табачного какао с нотками древесины. Терпко и сладко. Этот запах кружит голову и вызывает зависимость. А еще отлично держится на одежде. Стоит немного постоять с Мотом рядом, и тебя окутывает этим облачком. Моя футболка до сих пор его духами пахнет. Он на балконе со мной вот так же близко стоял, она пропиталась им, а я до сих пор не осмелилась ее постирать.
Если засуну в машинку и щедро залью порошком, растворю в мыльной воде те прекрасные минуты, что мы были рядом. В памяти они будут, но никаких физических доказательств того, что это происходило, не останется.
— Не трясись так, — шепот обжигает ушную раковину.
Покрываюсь крупными колючими мурашками. Моргаю, когда Мот сглатывает. У него кадык дергается, и я отмираю. Поднимаю взгляд, и наши глаза тут же сталкиваются. Они у него другие сегодня. Не знаю, как описать, но я не вижу в них мерзлоты.
Сейчас даже тот факт, что у него на меня стоит, не смущает и в шок не вводит. Это, блин, кажется естественным и правильным. Да, именно так и должно быть.
Я должна ему нравиться. Я же от него без ума!
— Они сейчас уйдут, — Матвей касается кончиками пальцев моей щеки, подцепляет прядку волос, упавшую на лицо, аккуратно убирает за ухо, а потом гладит мою щеку тыльной стороной ладони.
Все его касания так сильно контрастируют с теми обидными словами, что он говорил минуты назад, и мне очень хочется поверить, что эта нежность что-то для него значит.
Голоса внизу стихают, слышен только звук пришедшего брату сообщения. Он у него дурацкий, будто поезд гудит.
— Куда? — Маринка, кажется, возмущается.
— Поехали, говорю.
— Вадя, что ты опять придумал?
— Тебе понравится, поехали.
Шаги возобновляются, только теперь ребята спускаются. Дверь подъезда издает характерный писк, а после закрывается.
— Куда они ушли? — спрашиваю шепотом.
Адреналин зашкаливает. Ощущение, что брат все еще где-то рядом, не исчезло, хоть умом и понимаю, что он ушел.
— Они надолго.
Мот убирает телефон и делает шаг назад.
Отступает. Перестает меня касаться и даже на меня не смотрит.
Торопливо поправляю подол платья, желтого, в мелкий белый горошек. Запускаю пальцы в волосы, которые стали влажными на висках, и закручиваю из них пучок на макушке.
— Поехали-ка тоже прокатимся.
Мот делает два шага вниз, останавливается и оглядывается на меня через плечо.
— Зачем? — аккуратно приседаю, чтобы подобрать свою сумку и пакет.
— Нужно поговорить.
— Это можно сделать и здесь.
— Нельзя.
— Меня ждут дома, — смотрю наверх.
— Это займет максимум полчаса. Ты ничем не рискуешь, Алёна.
Матвей вытягивает руку и, чуть надавив на мою, забирает вещи.
Мое желание побыть с ним рядом еще чуть-чуть, конечно же, побеждает все доводы разума. Я киваю и становлюсь на ступень ниже.
Мот указывает ладонью на пролет и пропускает меня вперед.
Каждый шаг отдается в ушах громким эхом. Я словно по минному полю иду, в постоянном напряжении и ожидании, когда рванет.
— Моя машина через два дома отсюда.
То есть он даже остановился так, чтобы никто не увидел, что он здесь?
Под «никто» я, конечно, имею в виду брата.
— Ладно, — бормочу, заворачиваясь в джинсовку. Мне не холодно, это все нервы. Я, когда нервничаю, всегда хочу спрятаться. Забраться в огромный кокон и контактировать с этим миром только через него.