Лицо Матвея уже явно превратилось в кровавое месиво.
— Сука, как ты посмел! Ты же мой друг. — Вадик колотит Мота, словно боксерскую грушу. — Ублюдок.
— Ты его убьешь! — визжу из последних сил, захлебываясь горечью. Закрываю рот ладонями. — Пожалуйста…
Сталкиваемся с Вадимом глазами. Он как раз заносит кулак. Медлит. Смотрит на меня, потом на Матвея. Я вижу, как он моргает, как делает глубокий вдох, а потом опускает руку.
Разжимает пальцы. Те самые, которыми вцепился в футболку Мота на груди, и отталкивает от себя Шумакова, как какое-то насекомое.
Вижу, как играет желваками, как у него ноздри раздуваются от злости, и отползаю в сторону.
На нас смотрят. Мы привлекли внимание. Кто-то громко выкрикивает, что уже вызвал полицию. Вадик сканирует зевак растерянным взглядом, потом переводит его на меня.
Мне кажется, что он вот-вот так же подхватит меня за шиворот и поволочет в свою машину. Но нет, брат протягивает руку.
— Вставай, — шипит, — Алёна, — прищуривается.
Тут же цепляюсь за его ладонь. Поднимаюсь на ноги. Сама, правда, не перестаю смотреть на Матвея. Он лежит на земле, упирается локтями в асфальт и, запрокинув голову кверху, смотрит в небо. На его губах по-прежнему улыбка.
Меня потряхивает от этой картинки.
Мамочки.
— Пошли!
Вадик давит голосом, а я с места не могу сдвинуться. Приросла к земле и пялюсь на Шумакова.
Он чуть опускает подбородок, смотрит мне в глаза. Подмигивает, а потом кивает на Вадину машину, мол, и правда, иди. Хватит тут торчать и пялиться на меня. Делаю маленький шажок в его сторону, и Мот тут же крутит головой в отрицании.
Обнимаю свои плечи, смотрю на брата. Он прекрасно видит всю мою внутреннюю борьбу и реакцию Матвея на нее.
— Видишь, ему ты не нужна. Не поможешь, — рубит Вадя, словно специально желая причинить мне еще больше боли.
Пока иду к красному «Фольксвагену», постоянно оглядываюсь. Зевак стало меньше, но никто из них не подошел, чтобы помочь Шумакову. И я не подошла. Просто покорно последовала за братом, боясь сделать хоть одно лишнее движение.
Понятия не имею, как оказываюсь в машине. Только чувствую под собой сиденье.
Вадик бахается за руль, громко хлопнув дверью. Вздрагиваю от этого удара. Бросаю на брата настороженный и, вероятно, затравленный взгляд.
Он молча заводит машину и так же молча срывается с места.
Я жалкая и слабая. Закрываю глаза. Я ему даже не помогла. Струсила.
— Он же...
— Не сдохнет. Проветрится, сядет в тачку и свалит в Москву. — Брат остается непреклонен. — Я думал, мы не врем друг другу, Алёна.
Вадик поворачивает голову и глушит двигатель. Мы свернули к городскому парку и припарковались недалеко от набережной.
— Почему, блядь, именно Мот? Почему мой друг? Что с тобой происходит? Ты же никогда не была дурой!
Вадик взрывается, орет на меня так, что стекла начинают подрагивать.
Сглатываю, набираюсь смелости посмотреть ему в глаза. Вижу там непонимание, обиду, злость, а еще надменность. Вот эта вечно возвышающая его над всеми нами черта. Будто он истина в последней инстанции. Знает, как лучше, как правильно. Весь такой идеальный и правильный, до тошноты!
— Потому что я так хочу, — цежу сквозь зубы. — Да, я пришла к нему, потому что так захотела. Потому что я его люблю и мне плевать, как это выглядит. На себя лучше посмотри! Трахаешь все, что движется.
— Ты должна башкой думать. Примером быть для малых!
— Я? А ты? Ты не должен?
— Я и стараюсь, — отрезает холодно. — Жилы выкручиваю ради вас всех!
— А я нет? Нет? — срываюсь на крик. — Хватит меня упрекать! Я не мамочка вам всем, и я не должна подавать кому-то пример. Мне девятнадцать. Я могу делать все, что захочу. Наша мать умерла. Я не она! Я имею право на свою жизнь. Понимаешь ты или нет?
Вадик опускает взгляд. Крепче сжимает пальцами руль и грустно улыбается.
— Лезть в чужие отношения — это, по-твоему, иметь право на свою жизнь? Что ты с собой делаешь? Мот, он…
— Что? Не для меня? Я знаю, но это все равно мой выбор. Откуда ты вообще узнал, что я… Что мы…