Стромболи с его почти километровым конусом - на первый взгляд угрюмый, с плоской закопченной вершиной и черными засыпанными пеплом склонами, с огромным пятижерловым кратером, разрушенным на северо-западе, - многие тысячи лет прятал в своем магматическом очаге живой и острый разум.
Себе подобных Смерч различал по электромагнитной ауре, которая, как правило, всегда клубилась вокруг работающего сознания. Общались они мысленно, только в пределах аур, при их соприкосновении, поэтому до появления Смерча и Стромболи и Теплое Течение, и Байкал с Айсбергом считали, что они одни в своем роде и обречены на вечное одиночество.
Контакт сознании пришел, как обычно, после мягкого упругого толчка, от которого все естество Смерча на миг как бы замерло, насторожилось.
- Бродяга, ты здесь? Наконец-то!
Стромболи на радостях выбросил с полсотни вулканических бомб и струю горячего газа.
- Ты забываешь друзей, Бродяга. Наведываешься раз в сто лет.
- Не ворчи, старая печка. Последний раз я прилетал к тебе в гости весной. Еще лава не остыла, которой ты тогда плевался.
- У меня свой календарь. И я утверждаю: тебя не было тысячу лет.
Вулкан замолчал. Смерча пронзило острое чувство тоски, исходившее от приятеля.
- Как я тебе завидую, Бродяга, - отозвался наконец Стромболи. - Ты везде бываешь, все видишь. А тут... Море, корабли, птицы. Вот и все. Еще горстка людей, которых я не понимаю. Как по мне, так муравьи более гармоничные создания, чем эти беспокойные и бестолковые люди.
- Зато тебе никто не мешает думать.
- К чему все это? Жизнь без общения, без деятельности - бессмысленна, возразил Стромболи. - Ты представь на мгновение, каково мне - всегда все в себе, в себе... Все повторяется, идет по кругу. Я проклинаю тот миг, когда узоры огня сложились во мне так, что осознали самое себя.
- Еще бы... - грустно пошутил Смерч. - С твоим итальянским темпераментом - и оставаться неподвижным...
- Ум приводит за собою чувства. Это плохо. Мы все погибнем от мелких страстей, если не научимся управлять собой. Если не обратимся к чистому разуму...
Эта мысль перекликалась с тем, чем жил теперь Смерч, что привело его к другу - поделиться, немедленно поделиться своей радостью! Она и подкупала его, и пугала. Неужто все так безнадежно? И разве все человеческие страсти - мелкие?
- Что ты знаешь о любви, старина? - спросил он у Стромболи.
- Я так и думал! Вместо того чтобы рассказать, сколько крыш сорвал, кораблей потопил, он пристает к старому повелителю земли и огня с глупыми вопросами. Тебе захотелось размножаться - отпочкуй от себя маленький смерч, и дело с концом.
- Я серьезно спрашиваю.
- Любовь - это выдумка людей. Такова их биологическая природа.
- Они называют это чувство духовным. Получается, что мы тоже... Например, я люблю тебя, хотя ты - старая ворчливая печка. К тому же прогоревшая и вонючая.
- Мы одиноки в этом мире, поэтому и любим друг друга. Но не станешь же ты утверждать, что тебе нравится какое-нибудь безмозглое красивое облако.
- Нет. Я полюбил человека. Женщину.
Стромболи от неожиданности поперхнулся огнем и дымом. Из жерла его выплеснулось озерцо расплавленного базальта.
- И это после всего того, что случилось с твоим отцом?
- Да. Тебе надоела неподвижность, а мне - вечное движение. Теперь у меня есть существо, к которому я мысленно привязан. Мы даже немного похожи. Она такая порывистая, свободная...
- Ты плохо кончишь, Бродяга. Вы слишком разные. Ты забываешь, что ты стихия. Ты веками крутишься среди людей и невольно начинаешь уподобляться им. Ничего доброго из этого не получится... - Вулкан помолчал, затем добавил: - Возле меня раньше жило несколько тысяч человек. Теперь осталось триста. Остальных я разогнал своим ворчанием и нисколько об этом не жалею. Их бессмысленная суета раздражает меня. Что это за разум, который горит в лучшем случае полета лет? Искра, а не огонь.
- Ты сам говорил: мы разные. И все-таки именно они - хозяева планеты. Они тем и прекрасны, что за такую крохотную жизнь так много успевают. Я Смерч, но они живут быстрее меня.
- Ты прилетел за советом?
- Нет. Поделиться радостью.
Они на некоторое время замолчали, и никому из людей, опасливо поглядывающих на огромную тучу, которую вдруг пригнало к их острову, и в голову не могло прийти, что сейчас о них говорит сама природа.
- У меня неплохо развито воображение, - наконец сказал Стромболи. Вулкан старался не проявлять свои эмоции, но Смерч чувствовал, что он волнуется. - Когда сидишь в горе, как джинн в бутылке, то тебе только и остается - воображать. Так вот. Я не знаю, что такое любовь, однако, как-то пытался представить себе эту штуковину...
- Ты? - удивился Смерч.
- Нет в мире таких вещей, о которых бы я не думал. Кроме того, давным-давно случилась смешная история... Я тогда еще берег свои склоны чего только не росло на них. И люди, хотя и побаивались меня, не обходили эти леса - охотились, собирали дикие фрукты. Как-то возле старого русла, по которому обычно шел лавовый поток, устроилась парочка влюбленных. Именно в тот вечер я ожидал извержения - давление магмы достигло критического предела. Эти голубки ворковали всю ночь напролет, а я, старый дурень, слушал их любовные бредни и из последних сил сдерживал в себе магму - они бы сгорели живьем, начни я избавляться от излишков базальтового расплава. Утром я не выдержал: слегка рыкнул, тряхнул землю. И тут мужчина, который всю ночь клялся женщине в вечной любви, бросил ее на произвол судьбы и удрал. Он так быстро бежал, что чуть не разбился на горной тропе...
- Ты говорил, что пробовал представить себе и это чувство, - перебил Стромболи Смерч.
- Пробовал, - ответил вулкан. - Это все несерьезно. Чувства требуют проявлений. Ну а что я могу? Забросить все свои "бомбы" на Луну? Отлить из магмы корону? Бред. Да и кого, кого мне любить? Разве что воду, которая меня окружает? Я пробовал. Она, увы, шипит и испаряется.
- И все же? Что бы ты сделал, если бы полюбил?