— Он по тебе соскучился, — поясняет Марат из открытой ванной, и я с сомнением во взгляде качаю головой:
— Скорее по моей сумке.
И я по ней тоже, кстати, удобная была, на широком ремне. И жила бы себе ещё и жила, если бы одна мохнатая тварь не превратила её в дуршлаг.
— Ты, кстати, как? Купил ему новую когтеточку или отдал на растерзание свою сумку?
— Купил.
Ну ещё бы. Только моими вещами можно было жертвовать. Правда, его тряпьё кошак и не дерёт. Снисходительно игнорирует.
— И как? Подошёл хоть раз к ней? — интересуюсь, несмотря на то что знаю ответ. Несмотря на то что этот хвостатый совершенно точно какой-то плебейский столбик не признал бы.
— Не-а.
Удовлетворённый тем, что не только мои вещи постоянно шли в расход, киваю коридорной пустоте и снова кошусь в сторону брошенной куртки.
— Ковёр дерёт. Увлекательный диалог выходит, не находишь?
— А что, я должен спросить, где шарится хозяин куртки и как часто ты ебёшь его? — договариваю и тут же кусаю себя за язык, словно наказывая за болтливость. Можно было и промолчать во-о-обще-то, блять!
— Ну… возможно, не в таких формулировках, но смысл примерно был этот.
— Ты что, её нарочно сюда положил? Только для того, чтобы я спросил?
— Ну вообще нет.
Ага, очень правдоподобно звучит. Учитывая, что я не вижу ни хозяина голоса, ни выражения его лица.
— Так это твоего парня? — Хорошо. Ладно. Ты ждёшь — я спрошу. Хорошо, ладно. Сделаем вид, что мне интересно. — Ты же мне неделю назад писал, что у тебя никого нет.
— Так никого и нет. А это… — Выходит наконец из ванной, и руки у него почти пустые, разве что некогда мою зубную щётку, заботливо определённую жить в пластиковом футляре, в пальцах вертит. — Это так. Я её выброшу, если ты захочешь.
Приехали. Перекидывались сообщениями изредка, и то, как я считал, писал для того, чтобы проверить, не протёк ли я окончательно крышей и снова не потерялся, а теперь вот.
Снова.
— Вот так, значит?
— Да, вот так.
— Ну выкинешь ты её, и что? После я окажусь не достаточно тёплым и на вешалке появится другая?
Валить.
Прямо сейчас и срочно.
Валить на фиг отсюда, пока не случился очередной, ни черта не безопасный скандал. Причём скандалить буду один я, а он слушать, кивать и обещать всё вместе со всем и, возможно, хватать меня за руки.
— Тош…
— Рот закрой, — вырывается тут же, даже не успев оформиться в голове. Вырывается как реакция на ласковое обращение, которое было самым приемлемым из всех остальных. Смотрит совсем как мой пёс, когда я запрещаю ему жрать всякую дрянь, подобранную на улице или выуженную из-под шкафа. Смотрит так, будто я его только что хлестнул по морде. — И вещи мои отдай, — заканчиваю тем же тоном, и он, выдохнув через нос, смиренно протягивает мне зубную щётку, которую всё это время держал в руке.
— Это что, всё?
Забираю и пялюсь так, будто и не моя была. Пялюсь и вспоминаю, что, собственно, это единственное, что я сюда купил. Оставался редко, чаще он у меня.
— Ну да.
— Серьёзно? Мы встречались три года, а всё, что у меня здесь есть, — это зубная щётка?
— Выходит так, раз уж больше ты ничего не привозил. Кроме той сумки.
Хочу сказать, добавить что-нибудь и… И просто не нахожу слов. Хочу пошутить или хоть как-то замять паузу. Паузу, что тянется и тянется, потому что меня зашибло пониманием. Потому что меня осенило только что. Потому что я наконец в полной мере осознал всё. Чего именно ему так не хватало и почему он завёл того мальчика.
Даже звучит смешно.
Почему он завёл мальчика, как я завёл собаку.
Мальчика, который буквально готов ластиться, есть с рук и нести всякую милую чушь. Мальчика, который из кожи бы выпрыгнул, позови его Марат к себе. Кошусь на куртку снова.
Небольшая совсем. Нашивки на плечах. Неужели очередной студент?
— Так это?.. — спрашиваю всё-таки, хотя и уверяю себя, что мне наплевать на то, каким будет ответ. Хотя и уверяю себя, что хрен с ним и пусть. Пусть. Не моё дело давно. Не мой парень. Да и зубная щётка-то, по сути, тоже… не моя.
— Вроде того, — кивает, чуть помедлив, и больше не добавляет ничего. Ни взгляда, ни слова. Не добавляет ничего, и мне даже немного жаль эту его ласковую подстилку, которую он вряд ли когда-нибудь по-настоящему полюбит.
Тишина виснет между нами. Тишина и всего каких-то полтора шага. Тишина и осознание того, что, собственно, можно развернуться и выйти.
Но отчего-то не спешу, да и Марат не прогоняет тоже.
Да и Марат, что запихивает руки в карманы штанов, ничего не говорит и глядит только. Не давяще и без осуждения. Глядит, и всё тут. Глядит, пока телефон, что он по привычке таскает в правом заднем кармане, не оживает и он нехотя выдёргивает его. Взглянув на экран, медленно ведёт пальцем вправо, принимая вызов:
— Да?
Стою слишком близко, чтобы иметь хоть какой-то шанс не услышать. Стою довольно близко, чтобы голос по ТУ сторону трубки не услышать. Угадал. Голос, что явно принадлежит кому-то не старше двадцати и весело тараторит что-то. Голос хозяина куртки, которая демонстративно болтается посреди полупустой вешалки и притягивает к себе взгляд.
— Нет, не занят.
Конечно, ты теперь никогда не занят. Тебе не нужно ни перед кем отчитываться, можно за ночь успеть посетить трёх таких, а после как ни в чём не бывало вернуться к своему рыжему злыдню и завалиться спать.
Конечно, ты теперь абсолютно свободен.
Злоба волной.
Вверх.
По горлу и словно в ноздри. Словно дышать мешает. Душит. Наполняет рот, как мутной, грязной водой.
Злоба и ещё кое-что. Кое-что, что нормальные люди чувствуют только к важным вещам. К важным в своей жизни.
Собственничество проснулось?
Ну и хрен с ним. Пусть.
Делаю шаг вперёд, цепляюсь пальцами в идеально выбритый подбородок и рывком задираю его вверх, чтобы к шее, которая наверняка горьковатая от лосьона после бритья, открыть лучший доступ.
Делаю шаг вперёд и, не дожидаясь вопросов или пока растерявшийся и замолчавший на середине фразы предпримет что-то, кусаю чуть левее кадыка.
Кусаю, перекатывая между зубами плотную кожу, и этого кажется мало вдруг. Этого кажется мало, потому что легко будет скрыть.
Этого кажется мало, и сам не понимаю, как, притёршись ещё, ставлю самый натуральный засос.
Старательно так, как перетренировавшийся на помидорах школьник.
Старательно и едва не урча от удовлетворения, потому что голос, который беззаботно болтает себе что-то в трубке, даже не подозревает, что свободная ладонь составляющей его свободных отношений вцепляется в моё плечо и стискивает. Держит просто, ни больше ни меньше. Держит просто, не отпихивает и не прерывает.
Держит и что-то невнятно мычит в ответ на вопросительные интонации.
Отрываюсь лишь спустя минуту и, полюбовавшись результатом, полюбовавшись крупным, уходящим в черноту фиолетовым пятном, отступаю к двери.
Кивнуть на прощание хочется, чтобы не отвлекать от такого важного диалога и не выглядеть слишком уж торжествующим, но наступает вдруг и выхватывает из моих пальцев злополучную щётку.
— И как это понимать? — спрашиваю в полный голос, и его собеседник тут же замолкает и наверняка прислушивается. — Это рейдерский захват собственности?