Действительно, что? Доброе утро, ты голый и у меня дома, потому что ну… Звёзды так сложились? Кофейку?
Пустота не считает нужным снисходить до ответа, а вот пёс, с которым мы буквально только что вернулись с улицы, что-то ворчит себе под нос. Не исключено, что что-то дельное, ну да кто его разберёт?
Я так и не смог уснуть. Шатался из угла в угол, пытался даже поработать немного, но в итоге сдался, дождался рассвета и, прогуляв пса, упал на противоположный край занятого дивана. Марат за всё это время только перекатился на бок и прижался лопатками к стене, с которой только совсем недавно был убран бабушкин ковёр. Нами и убранный.
— Правду можешь не предлагать, — всё размышляю вслух и никак не могу заткнуться, — он меня определит куда-нибудь, и не сказать, что будет так уж не прав.
На этот раз пустота за спиной отвечает скрипом половицы и подёргиванием штор. Вижу по пришедшей в движение тени и перекатываюсь на спину. Привычно подкладываю руку под голову и наблюдаю за пляской света и тени. Наблюдаю за тем, как взрослый, в общем-то, парень дразнит собаку размохрившимися кистями.
— Ты притащил его с собой потому, что стоит ещё попробовать?
Поднявшаяся до середины подоконника штора опадает, и устанавливается полная тишина. Закусываю губу и вовсе перекатываюсь на правый бок, чтобы видеть всю комнату.
— Давай так: два стука — «да», один — «нет».
Тишина всё тянется и тянется, будто он действительно думает. Тишина всё тянется и тянется, и я так и вижу его, нахмурившего лоб и постукивающего по подбородку указательным пальцем. Так и вижу его, каким запомнил.
Наконец касается своей призрачной ладонью балконной двери. Стучит раз, а после, с заминкой, второй.
— Думаешь, из этого может что-то выйти?
Окно, выходящее на балкон, медленно запотевает, и я, затаив дыхание, наблюдаю за тем, как появляются две крупные размашистые буквы. Костяшкой начерченные наверняка или большим пальцем.
«Да».
— А ты? — Вот тут почему-то голос совсем садится, уходит куда-то вниз и гарантированно подвёл бы, если бы не был шёпотом. — Ты останешься?
Подчёркивает своё «да» двумя жирными чертами и пропадает. Подчёркивает своё «да» и, качнув люстру, перестаёт отвечать мне.
Затаился под потолком или, может быть, где-нибудь на антресолях.
Не знаю.
Ворочаюсь снова, пытаюсь устроиться так и этак, но сон всё не идёт, и я оказываюсь к Марату лицом снова. От нечего делать начинаю разглядывать, гадая, за что же я тогда зацепился. Впрочем, много мне надо было в неполные девятнадцать?
Скулы на месте, подбородок вроде тоже ничего. Нос не идеально прямой, но такое вполне простительно, если улыбка касается не только губ, но и тёмных глаз. Но такое вполне простительно, если всё вместе укладывается в «заверните мне его».
Три месяца хождений вокруг да около. Три месяца кругов, намёков и проверок. Три месяца взглядов, случайных прикосновений. А потом привет: «У меня кое-кто есть, прости, Тош».
«Прости, Тош», которого хватило ещё недели на две максимум. Месяц метаний, мои полноценные девятнадцать, и всё — это уже мой парень, а не «кое-кого», чьё имя по слухам начиналось на «М».
Осторожно, только чтобы собственные ощущения проверить, тянусь к его щеке и касаюсь самыми кончиками пальцев. Осторожно, чтобы не разбудить, поглаживаю, и он, отзываясь на непроизвольную щекотку, чуть морщится. Закусив губу, двигаюсь чуть ближе, не обращая внимания на тут же впившиеся в бок пружины, и ладонь перемещается на его беззащитно открытую шею. Удобно устраивается на ней и чуть сжимает.
Ещё ближе.
Теперь почти касаюсь его носа своим. Теперь если принюхается во сне, то тут же скривится. Куревом наверняка несёт.
— Потерпишь, — одними губами шепчу и, подавшись вперёд ещё, всё так же, в качестве маленького теста, касаюсь его, безопасного и спящего, в районе подбородка.
Просто касаюсь, ничего больше.
Просто губами и на доли секунды.
Просто так, потому что он ничего не увидит и я смогу всё отрицать, если что.
Пальцы, поглаживающие его кадык, оживают снова. Наверх ползут, касаются уха, а после зарываются в растрёпанные, начавшие беспорядочно завиваться тёмные волосы. Сжимают их, наслаждаясь уже подзабытым ощущением, и я бросаю последний взгляд на подрагивающие веки и перевожу его вниз.
Может, и не проснётся. Кто его знает?..
Может, не проснётся, когда, поведя шеей и протащившись губами по его носу, я накрою его губы.
Невесомо, без напора и не пытаясь протолкнуть язык.
Может, не проснётся, пока я, прижавшись к нему, пробую по новой это всё.
Пробую и его, и возникающие ощущения.
Пробую, вылавливая в себе отголоски обиды и потухшей уже, запальчивой злобы.
Пробую и, несмотря на то что вовсе не собирался будить его или палиться, вдруг кусаю, подавшись импульсу.
Сжимаю зубами нижнюю губу и медленно оттягиваю, чтобы уже внутри своего рта провести по ней языком.
Поддаётся, выдыхает что-то, и от желания попробовать и смыться не остаётся и следа. От желания попробовать и притвориться, что ничего не было.
Отстраняюсь только для того, чтобы закатиться под одеяло, на котором лежал всё это время.
Отстраняюсь и, стащив футболку через голову, прижимаюсь к нему грудью, вклинивая колено между его ног.
Одну руку под голову, вторая, как и положено, обвивается вокруг шеи.
Горячий по сравнению со мной. Отогревшийся. Горячий и абсолютно безучастный, совсем как я раньше.
Совсем как я, которого всегда тискали и обнимали.
Целовали, лапали, ерошили волосы и всячески пытались расшевелить.
На что он вообще запал и почему так долго продержался?
Надо будет выяснить это. Попозже.
Надо будет выяснить это когда-нибудь, если представится возможность. А пока с головой ныряю в это живое тепло и не знаю, как оказаться ещё ближе.
Жалею, что нет третьей руки, которой можно было бы обхватить ещё и за пояс.
Не торопясь целую в щёку, после — в нос. После касаюсь губами ресниц и, ощутив, как ускорился чужой пульс, губ.
Иначе уже.
Лениво, но настойчивости не занимать.
Лениво, не торопясь, раздвигая языком расслабленные, чуть покрасневшие губы, с удивлением осознавая, насколько мне нравится эта игра. Насколько мне нравится думать о том, что будет, когда он проснётся. Когда откроет глаза наконец и поймёт, что это вовсе не кот расчувствовался на старости лет.
Расслабляет челюсть, легко поддаётся и позволяет хозяйничать внутри своего рта. Легко поддаётся, мычит что-то сквозь сон и пытается не то сказать что-то, не то ответить на поцелуй.
Расслабленно вытянутая рука, что оказалась под моей шеей, сгибается в локте. Касается пальцами моей головы, бормочет что-то, всё ещё не распахнув глаза, и второй ладонью проходится по моему боку. Небрежно закидывает её сверху, и в его бормотании я отчётливо слышу своё имя.
Наверное, и правда можно попробовать, а если не выйдет, то завести ещё пару псин и послать на хуй весь окружающий социум.
Наверное, и правда…
Напираю куда активнее, заканчивая передышку, коленом упираюсь в его пах, гну спину, чтобы грудью к груди ближе, стискиваю оказавшуюся в пальцах прядку и больно тяну за неё. Кусаю, постепенно сжимая зубы, и, добившись тихого удивлённого стона и распахнувшегося в немом протесте рта, рывком перекатываю его на спину. Распахивает глаза почти сразу же после того, как наваливаюсь сверху, и, ничего не понимающий, глядит так, будто впервые в жизни увидел.