Там, внизу тоже висело кровавое марево, вернее, красное, от огня. Порошок, распыленный над его солдатами, начал загораться. Причем происходило это от соприкосновения с воинами. Может быть жалкая горстка горючей пыли и не принесла бы вреда. Но когда ее — море… Солдаты вертелись как волчки, Томирион видел высохший на их колючках яд. Они, конечно, не погибали и вступали в схватку, но были лишены своего главного преимущества — яда. Он при взаимодействии с огнем испарился.
Вот теперь злость Томириона выплеснулась наружу. Он вскочил и уже через мгновение был возле портала, хотя перенос, даже на такое небольшое расстояние, дался с трудом. Он убил первого же попавшегося на его пути охранника, просто, чтобы выплеснуть то море Тьмы, которое плескалось внутри. Сейчас он был страшен: потемневшее лицо, налившиеся кровью глаза, из которых сочилась Тьма.
Он не просто решил отомстить, а убить двух зайцев одним ударом. Надо было, как он и хотел, именно с этого начинать битву. Но ему, видите ли, не хотелось травмировать и без того еще не пришедшую в себя невесту. Он зарычал, едва подумав о ней. Теперь же у него не осталось сомнений. Томирион поставит совет объединенных войск Зерца перед выбором: либо сдаются, либо он убьет дочку этой мерзавки. А то, что девочка — принцесса драконов ему только на руку.
Глава 4
Все было готово. Не могла я только придумать, как справиться с охраной тюрьмы. Несколько воинов отделяли меня от Астелиата. Об этом я и думала, сидя в комнате Лизы. Сначала мы играли, а потом я начала учить дочку музыке, вернее нотам. Малышка схватывала все налету. Не без гордости я отметила, что она умна не по годам, только говорить пока не хотела, ограничиваясь несколькими словами. Но мне и их вполне хватало, чтобы понять ее. А еще Лиза выражала свои чувства и желания пением. Слов в ее произведениях не было, лишь переливы голоса, но какие! Вот и сейчас она что‑то мурлыкала про себя. Я прислушалась и поняла, что это одна из песен, которые я пела ей, когда дочка лежала еще в колыбельке. Вот это память! Может в нее тоже кто‑нибудь вселился. От этой мысли мне стало не по себе и я внимательно посмотрела на Лизу, потом рассмеялась, потрясла головой, прогоняя такие шальные мысли и стала подпевать дочери.
Допеть нам не дали. Дверь в комнату распахнулась с такой силой, что я удивилась, как она вообще не вылетела вместе с косяком. На пороге стоял Томирион с перекошенной от злости физиономией.
— Не смей петь! — заорал он.
— Дорогой, — скорчила я моську, — что‑то случилось?
— Ты! Ты… — он подошел, схватил меня за руку и поднял с ковра, на котором мы с дочерью очень удобно расположились. — Твой спектакль окончен! Я знаю, что ты все вспомнила! И не смей меня так называть!
— Но… — я попыталась вырвать руку из его хватки, однако это у меня не получилось.
— Для тебя я — господин! Все ясно!
Я перестала дергаться и смело взглянула ему прямо в глаза. В них бушевала Тьма.
— Наши побеждают? — я дерзко улыбнулась.
Мой тон подействовал на него как красная тряпка на быка. Он взревел и чуть ли не начал рыть землю копытом. Я усмехнулась, поняв, что была права.
— Рано радуешься! — он наконец выпустил меня. — Как ты думаешь, что они выберут: жизнь маленькой девочки или добровольную сдачу?
У меня все внутри замерло, а он направился к Лизе и подняв ее с ковра, взял девочку на руки.
— Не смей! — закричала я и бросилась к ним. — Не трогай ее!