— Вашей спутнице не угрожает никакой опасности, — спокойно проговорил он, — закричите ей, чтобы она пробиралась потихоньку вдоль тропинки, ведущей к скалам, мы пойдем другой дорогой и встретимся с ней наверху. Вот и все.
Верэ последовала его совету. Служанка тотчас поняла, чего от нее хотят, встала и пошла по указанному направлению.
Верэ осталась со своим новым спутником, и они тотчас же принялись карабкаться по тропинке, высеченной в скалах. «Не бойтесь, — шептал он по временам, когда она останавливалась, чтобы перевести дух, — я позади вас».
— Так это вы пели? — спросила она его дорогой.
— Я. Приехал сюда покупаться, и заодно прорепетировать свою партию из новой оперы Тома́, которую поставят в Париже будущей весной. В Трувиле нельзя спокойно заняться в течении десяти минут, вот я и поселился здесь по дороге в Виллервиль. Вы любите музыку; впрочем, не отвечайте, это сейчас видно.
— Я никогда не была в опере, — шепотом проговорила Верэ, снова принимаясь карабкаться.
— Желал бы я петь в первой опере, которую вам суждено услышать.
Наконец, они добрались до вершины скаль; Верэ опустилась на траву, над головой ее реяли птицы.
— Вам не дурно? — с беспокойством спросил он.
— Нет, я только устала.
— Отдохните здесь минут десять, а я сейчас вернусь.
— Хорошо.
Он улыбнулся детской покорности ее. ответа, и ушел; она осталась на том же месте, любовалась морем, а в душе ее все звучал этот чудный голос…
Он вскоре вернулся, держа в руке пару маленьких деревянных башмачков.
— Я подумал, что они все же предохранят вас от пыли и камней, мисс Герберта, а в этой деревушке нельзя достать ничего лучше. Не примерите ли их?
Башмачки оказались ей так же впору, как стеклянная туфля Сандрильоне.
— Вы очень добры, — робко проговорила она. — Но откуда вы знаете мое имя?
— Я вчера был свидетелем вашего прибытие. Однако пора, пойдемте, если вы не устали, я хочу показать вам эту деревеньку, я ее открыл и питаю к ней пристрастие.
Деревенька оказалась состоящей из нескольких домиков, разбросанных под сенью яблонь и вишневых деревьев; по самой средине ее красовался большой орешник.
Под вишневыми деревьями, вскоре явились два деревянных стула, стол, а на столе молоко, мед, хлеб и крупные, спелые вишни. Пчелы жужжали вокруг них, ласточки разрезали воздух в тысяче направлений.
— Я уверен, что вы голодны, — заметил гостеприимный хозяин, — и Верэ с улыбкой согласилась с ним.
Она с наслаждением напилась молока и принялась за вишни.
«Вот идиллия-то!» — думал ее новый товарищ.
— Однако, m-lle Герберта, должен же я вам сказать кто я такой, — промолвил он.
— Я знаю, — отвечала Верэ, держа ягоду у губ.
— В самом деле?
— Да, я вас вчера видела, и мне сказали, что вы — Коррез.
— Мне очень лестно, что вам угодно было осведомиться.
— Что за жизнь должна быть ваша! — задумчиво проговорила Верэ. — Поэма.
— Жизнь артиста далеко не то, чем вы ее считаете, но в ней точно много красок, много разнообразие. Когда-нибудь я вам расскажу свою историю.
— Расскажите теперь.
Он засмеялся.
— Да рассказывать-то почти нечего; зовут меня Рафаэль-де-Коррез, — маркиз де-Керрез, если угодно, только я предпочитаю быть просто певцом. Маркизов так много, теноров — меньше. Семья моя принадлежала к знатнейшему савойскому дворянству, но во время террора разорилась. Я родился в хижине, дед мой в замке — вот и вся разница. Он был философ и ученый, поселился в горах и полюбил их. Отец мой женился на крестьянке и жил как простой пастух. Мать моя умерла рано. Я бегал по горам и пас коз. Однажды путешественник услышал мое пение и сказал, что ой голос — состояние. Эта мысль засела у меня в голове. По смерти отца я отправился в Париж, учился там, потом в Италию, и проложил себе дорогу, — вот и все.
В оживленном разговоре, посреди пение, шуток, время летит незаметно; обратный путь их, уже на лодке, был продолжением того же волшебного сна. Верэ сидит на руле, на коленях у нее букет, поднесенный ей спутником, Коррез гребет, рассказывает ей истории, поет венецианские баркаролли, а лодка незаметно скользит по гладкой поверхности голубого моря. Наконец, они приехали, и, о ужас! первое лицо, на которое они наталкиваются, по выходе за берег — леди Долли, окруженная толпой сателлитов в костюме для купание. Бедную Верэ, как провинившуюся школьницу, отсылают домой под конвоем Джека, с приказанием, не выходить из своей комнаты целый день, а Коррезу довольно ясно дают понять, что недовольны, и весьма недовольны его образом действий. Ему все равно, у него на уме одно — она.