У дверей храма Славы Потомков толпились люди. Своего пастыря они приветствовали радостными воплями, зато белые плащи хламовников вызвали в толпе приступ негодования. В адрес братьев посыпалась брань, и «воры» было самым безобидным определением, какое им довелось услышать. От суетливости и благодушия Вонсо не осталось и следа, он выступал важно, глядел гордо. А когда заговорил – крики тут же пошли на убыль.
– Не нужно браниться, мои добрые почитатели Потомков, – объявил глава Церкви. – Эти братья прибыли только нынче, и уж они-то во всяком случае не повинны в краже! Напротив, они взялись помочь мне в поисках пропавшей реликвии. Не будем их обижать без причины!
– Зато если мы не сыщем вашу хреновину, причина тут же образуется, – буркнул Бутс.
Вонсо развел руками. Потом кивком пригласил следовать за ним и вошел в храм.
Здание имело округлые очертания, сферический купол накрывал обширный зал. В углах грудами были свалены тюфяки, матрасы и подушки. Гектор догадался, что это ритуальные постельные принадлежности. Они используются во время ночных бдений, когда прихожане Вонсо под музыку, издаваемую древней реликвией, предаются прославлению Потомков. Когда двери захлопнулись, в зале стало темно, так как окон здесь не имелось. Глава Церкви запалил керосиновую лампу и грустно сказал:
– Как здесь неуютно и грустно без реликвии, ниспосланной нам славными Потомками. Она давала свет и веселила сердце чарующей музыкой…
Посередине зала возвышался круглый подиум. Гектор обследовал его и обнаружил шесть глубоких царапин. Вонсо подтвердил: реликвия стояла на шести тонких подпорках. Высотой она почти с брата Гектора, сверху имеет надстройку в форме полусферы. Бока усеяны лампочками, кнопочками, всевозможными рычажками и круглыми штуковинами, некоторые из них удавалось сдвинуть или покрутить.
– А были ли там надписи? – осведомился Гектор, пока Бутс осматривал дверь.
– Были, конечно! Крошечные буковки, да такие аккуратные, такие ровненькие!
Гектора больше интересовало содержание надписей, а Вонсо об этом даже не заикнулся, все нахваливая способности Потомков к каллиграфии. В конце концов он был вынужден признаться, что неграмотен. И тут же добавил, что неграмотны были его отец и дед – возчики.
– Стало быть, прогресс не слишком затронул вашу семью, – заметил Гектор. – Разве это правильно?
– Дед мой возил грузы до Гнилого Ручья и обратно на крысиной упряжке, отец – на паровике… – завел привычную проповедь Вонсо.
– Это ясно, ясно! – Гектор поспешил остановить главу Церкви, поскольку эту историю он уже слышал, а в деле она помочь не могла. – Скажите лучше, как воры проникли в это помещение, если здесь нет окон? Бутс, что с дверью?
– Целехонька! И замок в порядке.
– Ключ есть лишь у меня, – заверил Вонсо, – и, клянусь славой Потомков, я не расстаюсь с ним ни на минуту! Даже во время ночных бдений он при мне! У самого сердца!
В доказательство он расстегнул верхние пуговицы и продемонстрировал подвешенный на цепочке ключ с бородкой замысловатой формы.
Изучив ключ, Гектор заметил:
– Подделать сложно. Есть ли иные способы проникнуть в здание церкви?
– Замок можно отпереть изнутри, – сообщил Бутс. – Здесь есть рукоять.
– Можно предположить, что кто-то из участников бдений притаился под матрасами у стены, а когда все ушли… – начал рассуждать Гектор.
– Это невозможно! – возразил Вонсо. – Они уходят парами! Точно так же, как и провели ночь! А предварительно убирают свои тюфяки! Уборка происходит быстро, при этом каждый на виду. Попарно они покидают сей храм, а на выходе получают мое благословение.
– Значит, преступников было двое. Лучшей версии у меня пока нет, – объявил Гектор. – К тому же реликвия наверняка тяжела, один бы и не смог уволочь.
– Для переноски тяжестей мы используем дроидов, – заметил Вонсо. – Этим головешкам не в тягость даже более весомый груз! Дроидов не было, они же всегда своими корневищами наследят, грязь с них сыплется. А здесь – никаких следов, чистенько! Ну что, добрые братья, ваш осмотр окончен? Что скажете?
– А как эта удивительная вещь попала к вам, мистер Вонсо? – спросил Гектор.
– Чудесным образом! – тут же откликнулся глава Церкви. – Некий праведник нашел ее в грязи, в заброшенных руинах, а я с благоговением приобрел у него за пинту виски.
– И теперь этого праведника никак не найти?
– Никак, добрый брат Гектор, никак! Он упился и помер!
– Или вы сами соорудили это чудо? – скептически ухмыляясь, предположил Бутс. – А то знаем мы эти чудесные обретения, которые происходят без свидетелей…
– Помилуйте, как это возможно? – возмущенно затарахтел проповедник. – Как бы это я, неученый и неразумный сын возчика, сумел бы соорудить такую штуку? Я же неграмотен!
– Что значит, «как»? Плохо, разумеется. А теперь штуковина сломалась, вот вы и надумали обвинить Орден в краже.
– Это невероятное обвинение! Несуразное и злое! Но я вам докажу, брат Бутс! У меня осталась часть этого чудесного послания Потомков! Однажды я повернул какой-то рычажок – а на этой штуковине их было превеликое множество, – и, едва я щелкнул этой самой блестящей безделицей, из чудесного сооружения вывалилась такая фиговина на шланге. Смотрелась она некрасиво, я и отрезал. Фиговина и по сей день хранится у меня. Я покажу, и вы сами убедитесь, что изготовить такое не под силу неграмотному сыну возчика! Надо же – сам соорудил! Да я сроду сам не соорудил ничего сложнее табурета!
Последнюю фразу Вонсо произнес с нескрываемой гордостью. Он считал, что собственная бездарность служит неопровержимым доказательством его теории поступательного прогресса. Все, что сложностью устройства превосходит табурет, он оставлял Потомкам.