Семена Древа Добродетели.
Под конец Система отозвалась, один за другим выдав два навыка. Глас Пророка — умение голосом захватить умы слабовольных, обращая их на свою сторону. И некромантию.
«Вы способны пробуждать споры некровируса, подчиняя себе созданные вирусом некроконструкты. Чем свежее тело, тем сильнее некроконструкт».
Со вчерашнего утра он так и не лёг спать, в отличии от своего гарема, а штамповал своих уродливых солдат. Если монстры, в которых превращались люди, напоминали мутантов из фантастических фильмов, или хотя бы зомби, то некроконструкты…
Эти будто сбежали со съёмочной площадки фильма «Нечто» Карпентера. Чем бы пробуждаемый им некровирус не был, он извращал саму человеческую плоть, а Доброслав…
Доброслава пьянила сила.
Его не остановит никто.
Он — главный герой этой истории.
Он — Миссия.
Система рассказала ему, что верх его лимита в характеристиках семнадцать — и он улучших себя до максимума. Доброслав штамповал по откату солдат и, держа при себе самого первого, остальных направлял вниз с горы — в лес. Они в ответ несли эссенции и навыки.
А потом, уже ближе к рассвету, в озере, где чуть не умер один из его последователей, он увидел синий свет…
Доброслав коснулся Частицы Мира, висящей на груди. Вот он, последний знак: он лучший. Он за полтора часа нашёл терминал, прокачался, как мог, ещё через три часа его зомби нашли стража осколка, а через полчаса после этого — убили его, распотрошив на ресурсы.
Каждое убийство некротвари перемещало опыт самому Доброславу. Каждая найденная ими эссенция становилась залогом грядущих побед.
И навыки.
В осколке, превышающем его уровень силы на одиннадцать, Система выдавала очень сильные навыки: мгновенная регенерация, каменная кожа, невидимость… Он поднял уровни и поглотил всё.
Но, Частица Мира звала дальше. Она не просто могла открыть стены осколка — она показывала, в каком осколке есть люди.
К ним Доброслав и отправился: паства сама себя не пополнит. Главное, сделать всё правильно. Ведь кто там мог выжить? Не туристы, не какие-нибудь тупые студенты. Скорее всего — местные охотники.
А они, чего уж, сектантов не любят.
Впрочем, перед его силой колени склонить всё равно придётся.
Доброслав пробил стену, но свой осколок пока не покинул — не хотелось провалить квест «Выжить любой ценой». Туда он отправил своих некротварей: выследить людей, узнать, где они живут, отыскать стража осколка и другие возможные точки интереса.
Пока — никого не убивать, драться, только если нападут первыми. Главное — вернуться. Его солдаты не говорят, но при контакте могут передавать память.
А ещё, надо сказать, они ужасно тупые, потому приказы нужно отдавать очень чётко. Он, впрочем, уже научился.
Впереди сквозь прореху между двумя осколками виднелся лес, перед грозой утопающий во тьме. В воздухе уже пахло озоном, и стоило бы найти укрытие, но Доброславу было плевать.
Он наслаждался вкусом грядущей победы. Грядёт гроза, и гроза эта — он.
Рядом стояла его первая некротварь, созданная из обезглавленной девушки, которая в его секту пришла после выкидыша и развода с мужем. Там, впрочем, она была виновата сама: пить и курить во время беременности не стоит.
В его секте она нашла внутренний покой — и как его после такого мошенником называть? Хотя, конечно, этот покой она променяла на все свои деньги, так невеликие, и была должна трём банкам больше трёх миллионов рублей.
Это, впрочем, мало кому интересные детали.
Ей снесло голову обломком вертолётного винта, тело же было не тронуто. К ней Доброслав и применил навык.
В сумерках Ева — а именно так её звали — выглядела особенно инфернально. Белая кожа, обнажённая налитая грудь — он распорол ей футболку, чтобы добыть эссенции. Разрез от ножа превратился в зубастую пасть и чернел в полумраке под рёбрами, перечёркивая корпус пополам, как застёжка-молния.
Из обрубка шеи торчали тонкие белые нити, похожие то ли на щупальца, то ли на червей, и бесконечно извивались.
Не было у неё ни глаз, ни ушей, но она прекрасно ориентировалась. Руки деформировались, кисти обратились костяными лезвиями, и она прижимала их между грудей, как безумная пародия на богомола.
Колени выгнулись в другую сторону, придав её облику хищную стремительность. Кроссовки в носках пробили пять острых костяных лезвий.
Это было омерзительно. Пошло и грязно, как в самых отвратительных японских ужастиках, где страх смешивается в диком коктейле с сексом. И, в то же время — это было по своему прекрасно.
Как работы Ханса Гигера, как книги Клайва Баркера…