– Простите, – обратилась Сабина к пробегавшему мимо мужичку бомжеватого вида. – А где у вас здесь поляна?
– Так вот! – мужичок ткнул длинным кривым пальцем куда-то за спину Сабины и потрусил дальше.
Она обернулась, но увидела лишь тот самый подъезд, из которого только что вышла.
– Стойте, стойте, – крикнула она вслед прохожему. – Я не поняла, где это!
– Да вот же, – ответил мужичок, обернувшись. – На первом этаже, только с той стороны.
Так и не догадавшись, что может находиться на первом этаже с другой стороны дома, Сабина все же совершила сложный маневр и, к своему изумлению и неописуемой радости, оказалась перед бледно-желтой светящейся вывеской: «Поляна. Кафе. Бар».
Яснева, внешность которого Таня Савченко описала ей довольно подробно, она обнаружила быстро – он сидел в одиночестве за столиком в углу большого прокуренного зала и тоскливо глядел в окно. Перед ним стояла почти пустая бутылка «Ред лейбл», стакан с толстым литым дном и две тарелочки – одна с тонко нарезанным сыром, вторая – с оливками. Светлый пиджак висел на спинке стула, узел галстука распущен, рукава бежевой рубашки закатаны по локоть. Сейчас он был похож на торговца ценными бумагами после краха нью-йоркской фондовой биржи.
– Здравствуйте, Владимир, я могу с вами поговорить? – вежливо обратилась к нему Сабина.
– Садись, – равнодушно бросил Яснев, даже не взглянув на нее. – Пить будешь?
– Обязательно, – с чувством произнесла Сабина, которая уже давно мечтала о глотке минеральной воды или холодного сока.
– Тогда подожди, – вяло промолвил Яснев и, с трудом поднявшись, направился к барной стойке. Оттуда он вернулся через пару минут с новой, непочатой бутылкой виски и пустым стаканом, который поставил перед Сабиной.
– Ой, нет! Я ведь не то имела в виду, – начала было она, но Владимир не дал ей договорить.
– Понятно, значит, пить не будешь, – без особого удивления констатировал он. – Ну, тогда я сам.
– Подождите, я только за водичкой схожу и вернусь. Мне поговорить с вами надо, – сообщила Сабина, не зная, какая за этими словами может последовать реакция.
Однако никакой реакции не последовало. То ли Яснев вообще был человек безразличный, то ли на него так действовал алкоголь, но он лишь покорно кивнул и буркнул:
– Возвращайся, поговорим.
Пока Сабина ходила за водой, Владимир уже успел хлебнуть из новой бутылки и теперь снова тоскливым и пустым взглядом уставился в окно. «Интересно, способен ли он в таком состоянии что-либо соображать, – подумала Сабина, устраиваясь напротив пребывающего в состоянии пьяной меланхолии Яснева. – А вдруг он в полной прострации? Что тогда делать, ждать, пока протрезвеет? А если он вообще не просыхает? Вот и бабулька-колобок о чем-то таком говорила».
Тем не менее надо было попытать счастья, поэтому Сабина начала:
– Владимир, я сотрудник телевидения. Мы делаем новую программу о бывших одноклассниках. В том числе о вашей школе и вашем классе. Поэтому я хотела бы задать несколько вопросов.
Яснев оторвал взгляд от окна, в упор посмотрел мутными глазами на Сабину и, как будто удивившись, переспросил:
– С телевидения?
– С самого настоящего, – поспешила заверить его та.
– Значит, ты много чего видела? – задал какой-то странный вопрос Яснев.
Сочтя за благо не спорить и не удивляться, Сабина подтвердила:
– Много чего видела. Считайте, что все уже в жизни перевидала. Такая профессия.
– Нет, девочка, – покачал головой Яснев и вдруг негромко и хрипло рассмеялся. – Ты самого главного не видела. Смерти!
– Чего?
Сабина поперхнулась минеральной водой и, с трудом отдышавшись, просипела:
– Вы это о чем?
– О том самом, – пробормотал Яснев и налил полный стакан виски, который тут же опрокинул в себя. Прожевал оливку и, глядя в окно, заявил, неизвестно к кому обращаясь: – Видеть смерть при жизни и не умереть при этом – такое не пожелаешь врагу. У меня много врагов, но я никому из них этого не пожелаю.
Сабине откровенно не понравилось направление, которое вдруг приняла их беседа, и она сердито спросила:
– А при чем тут смерть, скажите на милость? Я с вами о другом хотела поговорить.
– Смерть при всем, – по-прежнему не глядя на свою собеседницу, ответил Яснев. – И ничего важнее нет на свете, потому так страшно. Огромная, как башня замка. Старинного замка! Только не с зубцами, а в платке.