Лесли был гением розыгрышей, и детская доверчивость нашей парочки вдохновляла его на новые высоты. Вскоре после их появления он подбил их на то, чтобы поздравить Спиро с благополучным получением турецкого гражданства. Как и большинство греков, считавший турок злом пострашнее самого Сатаны и посвятивший несколько лет борьбе с ними, Спиро превратился в извергающийся вулкан. К счастью, мать оказалась рядом и вовремя встряла между побледневшими, озадаченными и протестующими Луми и Гарри, с одной стороны, и бочковидным, накачанным торсом, с другой. Она напоминала миниатюрную викторианскую миссионерку, которая пытается остановить наседающего носорога.
– Божья Мать! Миссис Даррелл! – рычал Спиро. – Я сейчас им показать.
– Нет-нет, Спиро. Мы сейчас во всем разберемся.
– Они меня назвать чертов турка! Я грек, а не чертов турка!
– Ну разумеется, – успокаивала его мать. – Я уверена, что это какая-то ошибка.
– Ошибки! – взревел Спиро, от ярости переходя на множественное число. – Ошибки! Я не позволить делать из меня турка. Эти, черт бы их, гомики, вы уж меня простить, миссис Даррелл.
Мать долго его успокаивала, а потом допытывалась от перепуганных Киски и Душки, чтó же такого они ему сказали. В результате у нее разболелась голова, и она сильно злилась на Лесли.
Через какое-то время ей пришлось выселить их из гостевой спальни из-за косметического ремонта. Она их поместила в одну из больших и мрачных чердачных комнат, что дало Лесли повод рассказать им историю звонаря из Контокали, который умер на чердаке. Этот сущий дьявол году в 1604-м или около того был официальным палачом на Корфу. Сперва он истязал своих жертв, а потом звонил в колокольчик, прежде чем отрубить голову. Кончилось тем, что он жителям порядочно надоел и однажды ночью они ворвались в его дом и обезглавили его самого. В дальнейшем, в качестве прелюдии к появлению безголового призрака с кровавым обрубком шеи, на улицах раздавался безумный трезвон колокольчика.
Сумев убедить доверчивую пару в правдивости этой истории, чему поспособствовал Теодор, Лесли одолжил у приятеля-часовщика пятьдесят два будильника, приподнял на чердаке две половицы и спрятал под ними часовые механизмы, предварительно заведя на три часа ночи.
Эффект одновременно зазвеневших пятидесяти двух будильников оказался весьма впечатляющим. Луми и Гарри с воплями ужаса мгновенно покинули чердак, а в спешке кто-то кого-то еще зацепил, и они вдвоем, обнявшись, загремели с лестницы. Жуткий грохот перебудил весь дом, и не сразу удалось убедить парочку в том, что это был розыгрыш, и пришлось их успокаивать с помощью бренди. У матери, не говоря уже о гостях, утром снова разболелась голова, а с Лесли после этого она еще долго не разговаривала.
О невидимых фламинго мне случайно стало известно в один прекрасный день, когда мы все пили чай на веранде. Теодор поинтересовался у американской пары, как подвигается их работа.
– Дорогой Тео, – начал Гарри Душка, – у нас все складывается божественно, просто божественно, не правда ли, киска?
– О да, – заговорил Киска Луми. – О да. Здесь фантастический свет, просто фантастический. Как будто солнце приблизилось к земле.
– Вот-вот, – согласился с ним Душка Гарри. – Луми очень точно сказал. Солнце спустилось вниз, чтобы посветить нам, грешным.
– Я тебе как раз утром об этом сказал, да, киска?
– Да, Луми. Мы стояли возле сарайчика, и ты мне говоришь…
– Выпейте еще чаю, – перебила их мать, уже зная, что эти двое смертных, если их не остановить, будут говорить бесконечно о нерушимости их союза.
Беседа ушла в эмпиреи искусства, и я слушал вполуха, когда вдруг мое внимание привлекли слова Киски Луми:
– Фламинго! О, Гарри Душка! Мои любимые птицы! Где они, Лес, где?