— Ein Lüster!
— Noch ein Lüster!
— Ein Halbzylinder!
— Ein Frack!
— Noch ein Frack!
— Ein Frack. Я сказал: Ein Frack![45]
Из рук в руки плывет огромная куча старья, прежнее богатство, внезапно лишенное смысла и контекста. Вынесенное из темных, музейных глубин шкафов и мрачных углов антикварных лавок, салонов и складов, с чердаков и из затхлых подвалов, оно вдруг начинает обесцениваться, распадаться в соприкосновении с солнцем, темнеть, как лакмусовая бумажка, истлевать, распадаться, превращаться в тень, в reliquiae reliquarum,[46] в прах и пепел.
А повозку загружают чрезвычайно ловко, вещи становятся ее частью, частью кузова, встраиваются в нее, как деталь, повозка от них вырастает, становится многоярусной, поднимается высоко в воздух, как лествица, воздвигнутая мудростью гениальных зодчих, но по планам, разработанным ad hoc,[47] по одному лишь вдохновению. Достаточно одной иглы, с одной или с другой стороны, и это гениальное творение, которое держится в воздухе только благодаря законам равновесия или эквилибристики, распадется. В самом деле, это последняя вещь: мельхиоровая жирандоль, только что отсоединенная, из которой еще капает вода, пристроенная между ножками перевернутого стула, — последняя, миллиграммовая гирька, положенная на правую чашу. Равновесие, подобно невидимой стрелке на аптекарских весах, находится на одном уровне с дышлом, точно между ушами лошадей. Абсолютное равновесие.
Хоп!
Какая-то серая кошка запрыгнула в повозку и устроилась на боковине футляра для скрипки. Веревки перебрасывают через повозку, как через гроб.
Во вторую повозку загружают мешки с мукой и пшеном, мука тончайшего помола парит в воздухе, как пудра из старых коробок; мешки с кукурузой, с пшеницей и картошкой, коробки с кофе, рисом, пряностями и молотым красным перцем: вавилонское столпотворение запахов. Конюхи терпеливо собирают на лопаты свежие комья навоза из-под штирийских коней-тяжеловозов, переступающих с ноги на ногу, растерянных от этой человеческой суматохи.
Потом выносят бутылки и банки с вареньем, с этикетками, на которых записаны даты и виды плодов; окорока и длинные связки колбас, похожих на низки бус, сыры, огромные, как мельничные камни; работники выкатывают бочонки с пивом и вином, тащат ведра со смальцем и рыбьим жиром, большие жестяные баки, на которых важничают имена великанов европейских монополий: темный полуготический шрифт, как на надгробных плитах или вывесках. Позвякивают бутылки в ящиках, как пушечные ядра, шампанское несут осторожно, как нитроглицерин, а минеральная вода, которой освежаются грузчики, после легкого хлопка шипит, едва способная смочить бороду Франца-Иосифа на этикетке Ferenc Jósef kezerüviz.
45
— Люстра, одна!
— Люстра, ещё одна!
— Полуцилиндр, один!
— Фрак, один!
— Фрак, ещё один!
— Фрак, один. Один фрак! (нем.).