Широкие полы тулупа развевались и хлестали Орлика по ногам. Шаров часто проваливался в снег, спотыкался и падал, а конь останавливался. Дороги не было.
— Вывози куда-нибудь к стогу, что ли, — сказал Павел Прохорович, снова садясь в сани. — Там переждем.
Начинало смеркаться.
Конь брел по ровному полю. Но вот концы полозьев, срываясь в канавки, застучали о мерзлую землю, рядом белела стенка из снежных глыб. Что-то звякнуло сначала под копытом, затем — под полозом. Придержав Орлика, Павел Прохорович ногой пошарил в свежем снегу, поднял железную лопату. Колхозники обронили! Но где это и на чьих полях?
Седок тронул коня, — надо же было куда-нибудь ехать.
В новых, тесноватых валенках ноги быстро озябли, и, чтобы согреться, Павел Прохорович опять пошел по снегу, придерживаясь за головку саней. Теперь ветер дул в спину.
— Совсем заплутались! Чего доброго, закоченеем тут. Шагай, милок!
Шаров надеялся, что впереди покажется бор. Там они укроются от ветра. Можно будет костер развести…
Долго блуждали в снежной мгле. Орлик снова остановился. И на этот раз не послушался даже кнута. Павел Прохорович подошел к нему, ощупал хомут — все было в порядке. Но почему же конь не хотел двигаться с места? Орлик, подняв голову, к чему-то прислушивался. Шаров опустил воротник, развязал под подбородком тесемки фронтовой ушанки, сдвинул ее на затылок и, стоя рядом с конем, прямой и высокий, тоже прислушивался. Но, кроме свиста ветра да злого шелеста снега, ничего не слышал. Может быть, Орлик чует волчью стаю? Надо достать топор…
Но конь стоял неподвижно, твердо, ничто не тревожило его. Он слушал напряженно и терпеливо, потом фыркнул, как бы подтверждая свою догадку, и, мотнув головой, звонко заржал.
«Жилье чует!» — обрадовался Павел Прохорович. Ветер на минуту затих, и тогда стал слышен далекий звон. Где-то били молотом о стальной лист. Призывный знак всем, кто терпит бедствие, заблудившись в поле.
— Поехали, Орлик! — Шаров впрыгнул в сани и присвистнул с мальчишеской лихостью. — Золотко мое!
Конь торопливо шагал по снегу. Звон становился все яснее и яснее.
Снег лежал неровно: кое-где ветер насыпал сугробы, намел заструги, а рядом выскреб крутые ложбинки. Лиза, оступившись, всхлипнула:
— Наши следышки! По одному месту ходим! Ох, горюшко!..
Подруги испуганно переглянулись: куда поворачивать? Спорить уже-не могли. Оставалось единственное— положиться на счастливую случайность и шагать, пока не кончатся силы. А если ветер свалит с ног, то ползти по снегу. Только бы — вперед и вперед. И не отрываться одна от другой.
Вдруг все смешалось. Что-то ударило Лизу по щиколоткам, будто ветер кинул доску торцом вперед и подсек ноги. Вскрикнув, девушка упала навзничь, повалив на себя Веру и Мотю. Кто-то в белом обрушился на них, втискивая в снег. От испуга перехватило дыхание. Первой шевельнулась Лиза, прикрывая лицо рукой:
— Ой, девчонки!.. Что же это?..
— Язви вас! — выругался незнакомый человек. — Шляются, шаталы!.. И куда черт гонит… В такую падеру[1]!
Ловкий и подвижной лыжник, одетый в белый балахон, высвободил ноги из юкс и принялся подымать девушек:
— Фу, грех какой!.. Снегурка за снегуркой!..
Вера присмотрелась к незнакомцу. Перед ней стоял паренек в маскировочном халате. Ветер трепал края полотняного капюшона возле его лица. За спиной слева торчало ружье, а справа виднелись лапки подвешенного зайца.
— Ой, девчонки, да ведь это охотник! — воскликнула она. — Вот здорово!
Теперь им есть на кого положиться: уж охотник-то приведет к жилью!
Лиза терла ушибленное колено, Вера — плечо.
— Чугунный, что ли? Саданул так…
— Я себе чуть шею не сломил. Ветер-то дикий. Со всего размаха бросил меня.
— Напугал, бес! — шутливо ворчала Мотя. — У меня мурашки по коже!
— Аж сердечушко оторвалось! — простонала Лиза. — Думала — не отойдет…
— Кости целы? Ну и ладно. Синяки не в счет. А все-таки чьи же вы?
Парень заглянул в лицо одной, другой, третьей.
— Откуда взялись? Дед-мороз из рукава вытряхнул, что ли? Поторопился раньше Нового года!
— В поле мы работали… Снег задерживали…
— Да задержать не смогли! Зато я вас сгреб!
— Из Глядена мы.
— Ой-ой! Далеко-о забрели!.. Ну, ничего, снегурки, как-нибудь вырвемся из этой напасти. Выйдем…
— А куда? На Буденновский выселок?
— Хватились! Выселок давно остался вправо. Эта земля — наша, луговатская.
— Вон куда нас занесло!
— До деревни не добраться. А ночевать будем в тепле. Ручаюсь.