Вопрос почти сорвался с её губ, но она удержалась. В голове раздался голос, очень похожий на голос Свифта, твердящий, что заставлять Адриуса говорить правду не совсем то, что сделает хороший человек.
Хороший человек, вероятно, даже не поддался бы искушению.
— Ладно, — она смягчилась. — Можешь встать.
Он поднялся на ноги, его глаза всё ещё были прикованы к ней.
— И что именно это должно было доказать?
— Разве не очевидно?
— Что ты хочешь поставить меня на колени?
— Что я не могу отменить приказ заранее, — ответила Марлоу. — Проклятие заставляет тебя подчиняться последнему приказу, даже если он противоречит предыдущему.
— И это хорошо или плохо?
— Зависит от того, кто отдаёт приказы.
Он сузил глаза, потом аккуратно расправил пиджак.
— Ну, все эти эксперименты разожгли у меня аппетит. Ужин?
Медленно обведя взглядом открытую палубу, Марлоу заметила, что там был сервирован стол. Один резкий крен дирижабля, и весь ужин отправился бы в воды Турмалинового залива.
— Мы можем поесть и здесь, если тебе так удобнее, — легко предложил Адриус.
Она прошла мимо него, выходя на палубу.
— Да. Давай здесь.
Дирижабль замедлился, лениво скользя над заливом, но ветер по-прежнему прохладно обдувал её обнажённые плечи. Адриус галантно отодвинул её стул, и Марлоу села. Она должна признать, вид на залив и сверкающие небоскрёбы с такой высоты был захватывающим. Вечерний свет отражался от каналов, превращая их в золотую корону, венчающую центр Эвергардена.
Адриус сел напротив и взял в руку изящную вилку. Он постучал по бокалу, и тот наполнился шипящей золотой жидкостью — игристым вином, поняла Марлоу. Он постучал по её бокалу, и затем поднял свой фужер, протягивая его к ней. На мгновение Марлоу просто смотрела, пока он не коснулся своим бокалом её фужера.
— За снятие этого ужасного проклятия, — сказал Адриус.
Марлоу усмехнулась.
— За тысячу жемчужин.
Адриус постучал вилкой по их тарелкам, и перед ними появилась роскошная трапеза — сочная утка, покрытая медовым соусом, и жареные золотистые лисички на подушке из воздушного риса, усыпанного яркими, рубиновыми ягодами.
Марлоу знала безо всяких сомнений, что это была бы лучшая еда за весь прошедший год, но она не могла избавиться от мысли о том, насколько расточительно она выглядела. Она припомнила, что когда-то читала: заклинания для создания пищи требуют невероятно дорогих ингредиентов и огромных усилий, что делает их практически бесполезными для массового производства. Гораздо дешевле было выращивать и собирать еду без магии.
Однако для новой знати суть как раз и заключалась в этой непрактичности. Они могли — и часто так и поступали — волшебным образом создавать еду просто потому, что могли себе это позволить.
Во время ужина они продолжали испытывать действие проклятия. Выяснилось, что Адриус мог откладывать выполнение приказа, но ненадолго, и это требовало от него колоссальных усилий. Оказалось также, что на него действовали только приказы, произнесённые вслух — к счастью, письменные указания можно было игнорировать, как и приказы на языке, которого он не знал. Марлоу пришлось напрячь свою бедную, ломаную кортийскую речь, чтобы убедиться в этом.
Когда они коснулись своих волшебных тарелок, чтобы призвать пряные персиковые тарталетки на десерт, Марлоу была удовлетворена тем, что они выяснили о границах и возможностях проклятия. Адриус нашёл несколько лазеек и способов обойти приказы, особенно если они были сформулированы неоднозначно. А если кто-то неожиданно отдаст Адриусу приказ в её присутствии, Марлоу знала, как незаметно его отменить.
Только вот если приказы отдаст тот, кто его проклял, она уже ничего не сможет сделать. Это была идея Адриуса — попросить её приказать ему рассказать о проклятии. Это был единственный приказ, о котором они знали наверняка, что он получил его от виновника. Но даже с прямым и однозначным контрприказом Марлоу Адриус не смог произнести слова: «Я проклят».
Если в какой-то момент тот, кто наложил проклятие, отдаст приказ Адриусу, Марлоу не сможет этому противостоять.
Марлоу уже привыкла к полётам на дирижабле и к высоте. Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в яркие оттенки багрового, и она понимала, что всё это могло показаться романтичным.
Но только не для них.
Она старалась не вспоминать другую ночь, не так уж давно, когда они сидели на крыше Малахитового здания, наблюдая за восходом солнца. Ей не стоило вспоминать, как он обнял её, прижимая к себе, чтобы защитить от утренней прохлады, или как она положила голову ему на плечо и стала задремывать, убаюканная его голосом, когда он дразнил её за то, что она уснула ещё до того, как небо полностью осветилось.