И, усиливая эту антитезу всеми средствами повествования, Апдайк добивается максимально плотного сращения притчи и достоверности, заставляет нас одновременно следить за Колдуэллом, испытывающим мучительную боль в ноге, и сопутствовать Хирону в его последние часы перед тем, как кентавр вознесется сияющим Стрельцом среди созвездий.
Осуществляется, говоря языком кинематографистов, монтажный стык. Он в высшей степени содержателен. Миф запечатлел Хирона мудрым и благожелательным наставником, выпестовавшим прославленных героев – Тесея, Ясона. Колдуэлл видит перед собой в классе огрубевших, дичающих подростков, чьи интересы не простираются дальше баскетбола да все более изощренных издевательств над педагогом, который тщетно пытается говорить с ними о происхождении жизни и о сущности человека. В преданиях Зевс – божество всемогущее, грозное и величественное. Директор школы Зиммерман сохранил от этого мифологического прототипа лишь чувство своей беспредельной власти над подчиненными, сладострастие, превратившееся в мерзкую старческую похоть, и глумливое своеволие чиновника, которого некому одернуть. Кузнец Гефест на Олимпе был равным среди равных – олинджерский механик Хаммел, хоть у него и золотые руки, еле сводит концы с концами и, конечно, не выдержит конкуренции со стороны хорошо организованных фирм. Афродита навсегда осталась для человечества символом красоты, а учительница физкультуры Вера даже для влюбленного в нее Колдуэлла не больше чем героиня тех грез, в которых животное начало современного кентавра заглушает благородство и ум, присущие ему как человеку.
И сам Прометей, явившийся на страницах романа в облике Питера Колдуэлла, страдающего и от обостренного ощущения собственной социальной отверженности, и от неумения приладиться к нравам окружающей среды, и, наконец, от кожного заболевания, может быть воспринят только как травестия легенды, как ее трагикомическое снижение, но, уж конечно, не как аналог одного из самых возвышенных образов греческой мифологии. Через четырнадцать лет после описываемых событий он оказывается «абстракционистом средней руки», живущим на каком-то нью-йоркском чердаке с любовницей-негритянкой и способным разве что невесело иронизировать над прекрасными иллюзиями отца, который ради него пожертвовал всем. И в самом деле, о таком ли итоге думал, совершая подвиг самоотверженности, Хирон?
В постоянном контрасте реального и мифологического развертывается основная тема «Кентавра» – упадок, оскудение, измельчание общественной и частной жизни, настолько опошлившихся, что новоявленный Хирон мечтает лишь о «блаженстве неведенья и забвенья». Собственно, речь идет о том кризисе идей, ценностей, нравственных понятий, духовных устремлений, который к началу 60-х годов стал бесспорным фактом, порождая первые ростки движения протеста, вскоре охватившего самые разные круги американского общества. В романе Апдайка этот кризис показан на его исходном рубеже. Но еще существеннее, что он осознан как явление объективно неизбежное, определенное всем ходом развития буржуазной цивилизации, этого, по словам самого Апдайка, «грубо материалистического мира», в котором глохнет или извращается каждое действительно высокое этическое побуждение. Мифологический образный ряд, постоянно присутствующий в повествовании Апдайка, как раз и обусловил характер достигнутого здесь глубокого обобщения. Так моральная проблематика, которая в других произведениях, посвященных будням «потребительского общества», могла показаться лишь скоропреходящей злобой дня, в «Кентавре» предстала звеном процесса, ведущего в глубь истории, к фундаментальным принципам буржуазного социума.
Конфликтующие на страницах романа «мир грязи, стяжательства, сумерек» и запечатленный мифом «высший мир вдохновения и добра» создают подлинную объемность картины. Действительность диалектична, она заряжена разнонаправленными импульсами. Апдайк определяет их понятиями «инстинкт» и «долг», в равной мере властными над его героем, который по этой причине и изображен кентавром – получеловеком-полуживотным. Но на самом деле мысль Апдайка и глубже, и точнее в социальном отношении.