— Он говорит? Что он сказал?
За спиной Кента нарастал гул голосов. Белая толпа корреспондентов устремилась к дверям.
— Убрать их отсюда! — взвизгнул Фельдман. — Никаких интервью сегодня! Где полицейский?
Через толпу пробился полицейский и загородил собою дверь.
— Вы слышали, что говорят доктора, ребята?
— Но это несправедливо! Этот Майер принадлежит всему миру!
— Что он сказал, когда очнулся?
— Его действительно превратили в собаку?
— Какой породы?
— Он может вилять хвостом?
— Он сказал, что чувствует себя хорошо, — отвечал полицейский, сдерживая натиск, — расходитесь, ребята!
Под руку полицейского нырнул фотограф. Он взглянул на профессора Майера, лежавшего на операционном столе, ахнул: «Господи» — и поднял фотоаппарат.
— Посмотри-ка сюда, приятель!
Кент заслонил рукой объектив. Фотолампа вспыхнула.
— Ты зачем это сделал? — разъярился фотограф.
— Теперь у тебя есть фотография моей ладони, — сказал Кент насмешливо, — увеличь ее и повесь в музей совершенного искусства. А теперь убирайся, пока тебе не намяли бока.
— Ну, давайте, ребята, — говорил полицейский, выпроваживая посетителей. Он обернулся, взглянул на профессора Майера и пробормотал: «Провалиться мне, но этого не может быть!»
Дверь за ним немедленно закрылась.
— А теперь выпьем! — крикнул Кэссиди.
— Отметим!
— Черт побери, мы это действительно заслужили!
Профессор Майер улыбнулся — внутренне, конечно, поскольку внешнее проявление его чувств было теперь ограничено. К нему подошел Фельдман.
— Как вы себя чувствуете, профессор?
— Хорошо, — ответил Майер, тщательно выговаривая слова. — Немного смущен, пожалуй…
— Но вы не жалеете? — спросил Фельдман.
— Еще не знаю, — сказал Майер, — в принципе я был против этого, как вы знаете. Незаменимых людей нет.
— А вы? Я был на ваших лекциях. Не буду притворяться и утверждать, что понимал хотя бы десятую часть того, что вы говорили. Математическая символика не для меня, но эти факты объединения…
— Пожалуйста, — остановил его Майер.
— Нет, позвольте мне сказать, сэр. Вы продолжили работу Эйнштейна и других. Никто больше не может ее закончить. Никто! Вам нужно еще несколько лет, в любой оболочке, которую современная наука может вам дать. Я только жалею, что нам не удалось найти более подходящее вместилище для вашего интеллекта. Человеческие формы были для нас недоступны, и вот пришлось…
— Это не имеет значения, — сказал Майер, — главное, сохранить интеллект, мозг. Но у меня еще кружится голова.
— Я помню вашу последнюю лекцию в Гарварде, — продолжал Фельдман, сжимая руки. — Вы были так стары, сэр! Мне хотелось плакать. Это усталое дряхлое тело…
— Не хотите ли чего-нибудь выпить? — Кэссиди держал в руке бокал.
— Боюсь, что мое новое лицо непригодно для этой посуды, — усмехнулся Майер, — уж лучше миска.
— Правильно, — произнес Кэссиди, — мы принесем миску. О, боже!
— Извините нас, сэр, — вмешался Фельдман, — напряжение, которое мы испытали, было ужасным. Мы не выходили из этой комнаты целую неделю и почти не спали, временами у нас почти не было надежды, сэр…
— Вот ваша миска! — крикнул Лупович. — Что будете пить, сэр? Виски? Джин?
— Просто воду, пожалуйста, — ответил Майер. — Как вы думаете, я могу встать?
— Только не волнуйтесь, — Лупович осторожно снял его со стола и поставил на пол. Майер неуклюже закачался на своих четырех ногах.
— Браво! — закричали вокруг.
— Мне кажется, я смогу начать работать завтра, — сказал Майер. — Следует изобрести какой-нибудь механизм, чтобы я смог писать. Думаю, это будет несложно. Конечно, возникнут и другие трудности. Все же в голове у меня не все еще прояснилось.
— Вы, главное, не торопитесь!
— О, нет! Где здесь ванная?
Молодые люди переглянулись.
— Зачем?
— Заткнись, идиот! Вот сюда, сэр. Я помогу вам открыть дверь.
Майер последовал за одним из них, оценивая на ходу преимущества передвижения на четырех конечностях.
Когда он вернулся, в комнате шел разговор о технических подробностях операции:
— …Никогда за миллион лет!
— Я не согласен. То, что можно сказать…
— Не читай нам лекций, мальчик. Ты прекрасно знаешь, что налицо была невероятная комбинация случайных факторов. Нам просто повезло!
— Ну, нет! Некоторые из этих биоэлектрических изменений…
— Тише, он идет!
— Ему не следует слишком много ходить. Ну, как ты себя чувствуешь, малыш?