Правительство начнет кооперативное строительство на равнине — в долине Рузизи. А потом распространит полученный там опыт по всей стране. Долина Рузизи — это бурундийская целина; со временем она превратится в главный сельскохозяйственный район Бурунди.
В долине прекрасные условия для выращивания хлопчатника: обилие солнца, жаркий климат и близость крупных водоемов, которые могут питать ирригационные каналы, несущие влагу полям хлопчатника. Сейчас хлопчатник занимает в Бурунди около сорока тысяч гектаров, главным образом в долине Рузизи и в округе Моса. Но вскоре намечено освоить новые земли и увеличить его производство. Вслед за кофе хлопок должен стать главной экспортной культурой Бурунди. Одновременно с освоением «целины Рузизи» будут проведены большие ирригационные работы для того, чтобы обеспечить водой из Танганьики всю страну.
Второй крупный проект, предусмотренный пятилеткой, тоже связан с рекой. Но уже не с Рузизи, а с Рувуву, на которой вблизи Гитеги намечено строительство крупной плотины и гидростанции. Это очень важно для Бурунди, поскольку сейчас большую часть электроэнергии страна получает из-за границы, главным образом из Демократической республики Конго. Находятся, правда, скептики, высказывающие мнение, что лишенной промышленности Бурунди негде будет использовать электроэнергию крупной ГЭС. Но правительство считает, что, когда будет электроэнергия, можно начинать строить заводы и фабрики, например создавать на базе собственного сырья текстильную промышленность. Подобно Руанде Бурунди очень богата оловянными рудами, добыча которых ведется пока в небольших количествах. Есть месторождения золота и вольфрама, бериллия и лития, начата сейсмическая разведка на нефть. Так что электроэнергии будущей ГЭС можно будет найти применение.
Из слов президента явствовало, что республика выбрала некапиталистический путь развития. Этот выбор в первую очередь предполагает прогрессивные методы развития, планирование средств и производственных отношений. Поэтому Бурунди намерена установить самые прочные и самые плодотворные отношения со всеми социалистическими странами…
УГАНДИЙСКИЕ САФАРИ
Направляясь из Кении в Уганду, я решил не поддаваться соблазну ехать по отличному новому шоссе, связывающему эти две восточноафриканские республики, а воспользоваться горной, почти неизвестной дорогой. За кенийским городком Китале, где начинаются глухие районы, куда обычно не пускают иностранцев, наша машина свернула с большака и начала петлять по склонам Элгона.
Мне давно хотелось попасть в этот редко посещаемый уголок Африки. Элгон — древний вулкан, по которому проходит граница между Кенией и Угандой, величественный горный массив, покрытый сизо-черными лесами.
В предвечерние сумерки, когда солнце уже почти зашло, но его мягкий свет еще брезжит откуда-то снизу, в этом влажном крае наступают удивительные минуты. Воздух кажется каким-то плотным, осязаемым. Тени вытягиваются, а затем мгновенно исчезают. На землю опускается полумрак, который смазывает контуры снующих по дороге велосипедистов, скользящих по обочине женщин с ношами на головах и, что самое опасное, местных гуляк, уже успевших приложиться к банановому пиву — помбе. Включать в эту пору автомобильные фары — пустое дело. Самый сильный свет устремляется на несколько метров вперед и затем, отражаясь в сером, пропитанном парами воздухе, возвращается обратно, ослепляя водителя. Лучше всего в это время остановить машину и дождаться полной темноты. Но Ибрагим, мой шофер, был другого мнения.
— Апана[6], бвана, — отрицательно покачал он головой. — Надо спешить: ньяти[7], тембо[8],— путая суахили с английским, говорил Ибрагим, пытаясь, видимо, сказать, что ночью, неровен час, здесь можно столкнуться с буйволом или слоном.
— Апана, бвана, — вновь упрямо повторил Ибрагим. — Если до восьми не успеем до Буквы, там закроют пограничный пост и придется возвращаться обратно. Надо ехать.
Довод был убедительный, и я согласился.
Огни Буквы, пограничного поста, состоящего из полицейского отделения, таможни и пяти-шести хижин, показались, когда уже совсем стемнело. Черно-белый пограничный шлагбаум был опущен, и, как я понял, расписываясь в регистрационной книге, он не поднимался целый день: мы были первыми. В отличие от других постов на оживленной границе между Кенией и Угандой, где за день проходят десятки машин и где существует строгий визовой режим, в Букве не утруждают себя формальностями.
— Вообще-то после восьми по нашей дороге ездить не рекомендуется. Но поскольку до этого срока еще десять минут, я не имею права остановить вашу машину, — недовольно пробурчал полицейский, на котором были надеты лишь трусы и белые перчатки. — Во всяком случае я вас предупредил, — добавил он, поднимая шлагбаум.
Не знаю, что скрывалось за окружавшей нас бархатной темнотой. Свет фар выхватывал из нее то край кукурузного поля, кое-где отороченного ощетинившимся сизалем, то парней в европейских костюмах, по двое-трое, с гитарами наперевес, бредущих в соседнюю деревню. Километров через тридцать дорога углубилась в густой лес. А еще через полчаса машина судорожно дернулась и стала. «Петроли», — лаконично объяснил Ибрагим и направился в багажник за бензином.
Когда он вернулся, по кислой мине на его обычно улыбчивом лице я понял, что далеко мы теперь не уедем. Резкий запах бензина объяснил все гораздо красноречивее пространных объяснений Ибрагима. Канистра каким-то образом открылась, и почти весь «петроли» вытек.
Кругом безлюдье — ни огонька костра, ни лая собак. Но в полной тишине я уже через несколько минут улавливаю шёпот. Сначала робкий, вдалеке, потом поближе, и вскоре из темноты показываются трое мальчишек. Я спрашиваю их на суахили, далеко ли до ближайшей деревни, но они в испуге вновь исчезают в темноте. Я повторяю по-английски. «Пять миль, — доносится из кустов, и в красном свете сигнальных огней вновь появляются оборванные фигурки, подталкивающие друг друга: — Там миссия и наша школа».
И так почти везде в Уганде, кроме лишь крайнего севера: остановившись на дороге, вы через несколько минут обязательно обнаружите рядом с собой босоногих мальчишек, услышите оживленный возглас: «Мзунгу!» («Белый!») и вскоре окажетесь в сплошном кольце детворы, готовых оказать вам любую услугу юношей и застенчиво наблюдающих со стороны девушек. Когда с машиной все в порядке, это даже несколько раздражает. В случае же дорожного происшествия наблюдатели оказываются помощниками, их появления ждешь и начинаешь нервничать, не слыша с окрестных холмов или деревьев сзывающих люд слов: «Мзунгу, мзунгу!»
Так случилось и на этот раз. Подоспевшие парни чуть ли не на руках спустили машину до ровного участка дороги и, получив по сигарете, долго рассказывали, сколько поворотов надо сделать до тропинки, ведущей в миссию. Там я надеялся переночевать и достать бензин.
Но электричества в миссии не оказалось, час по местным понятиям был уже поздний, так что, въехав в селение и не найдя там ни единого освещенного окна, я решил не беспокоить святых отцов и остался на ночь в машине. Ибрагим же, заметив, что негоже бване спать не в доме, отправился искать ночлег в темнеющей неподалеку хижине.
Наскоро приготовив постель и поужинав, я выключил фары и остался в темноте. Ветерок, дувший с гор, гнал по небу рваные облака. Иногда они освобождали слегка выщербленную луну, и тогда покрытые лесами пологие склоны гор начинали светиться призрачным, сизо-зеленым цветом. Потом ветер усилился, облака помчались быстрее, и вскоре вдали, над лесом, проявились в тумане два гигантских округлых холма, а за ними проступили очертания новых, громоздящихся друг на друга гор. Создавалось впечатление, будто на гигантской сцене природы происходит смена декораций, будто чья-то невидимая рука поднимает одну кулису за другой. Постепенно контуры гор обозначились резче, хоровод пиков и скал, очищенных ветром от туч, окружил пологие вершины. Элгон, обычно прячущийся в покрывале облаков, этой ночью вдруг сбросил с себя пелену и предстал во всем своем великолепии.