Люди племени покот, которые некогда пасли свои стада на альпийских лугах потухшего вулкана, нарекли эти горы «Ол-Доиньо Элгоон» — «холмы, имеющие форму груди». Их легенда гласит, что покотский клан элькони произошел от одной великой и доброй женщины. Ее звали Мать. У нее было так много детей, что выкормить всех ей было не под силу. Тогда она превратилась в большую гору. «Я не могу прокормить вас своим молоком, — (казала Мать на прощанье своим сыновьям и дочерям. — Ио мои груди превратятся в холмы, на которых будет много хорошей воды и травы для ваших коров. Они-то и дадут вам молоко. Разводите скот на этих холмах, и вы будете счастливы».
Так веками и делали покот, пока в 1883 году англичанин Д. Томсон первым из европейцев не увидел Элгон и не обследовал его предгорья. Если бы Мать элькони оставила своим сыновьям плохое наследство, англичане бы не позарились на него. Но вулканические земли были плодородны, горные леса богаты древесиной и дичью, климат райский. Поэтому европейцы прогнали покот на юг, в засушливую саванну, а предгорья Элгона распахали под плантации.
У старой легенды элькони есть современное продолжение. Редко, очень редко потухший вулкан дрожит, и зловещий рокот доносится из его недр. «Это Мать сердится на вазунгу, — говорят люди покот. — Когда-нибудь она защитит своих детей, и тогда люди элькони будут вновь пить молоко Матери».
Но в эту ночь Элгон мирно спал. Блин луны плыл по небу, а когда тучи закрывали его и становилось темно, появлялось бесчисленное количество светлячков. Они летели откуда-то сверху, с вершин деревьев, словно падающие звезды. Опустившись на землю, светлячки тотчас снова устремлялись вверх, рисуя на бархате темноты мгновенно исчезающие траектории. Иногда они сталкивались друг с другом и гасли…
Проснулся я поздно, но в машине было довольно сумеречно: все окна залепили любопытные физиономии мальчишек, безмолвно ждавших моего пробуждения. Ибрагим уже достал в миссии бензин, так что, не теряя времени, мы отправились дальше.
Начинавшийся день обещал быть пасмурным и дождливым. Где находится вершина Элгона, было трудно догадаться: свинцовые тучи сплошной пеленой покрыли горы. Легким туманом они спускались в долины, скрыв бездонные ущелья, которые угадывались лишь по шуму бурлящей где-то внизу воды.
Машина еле ползла по все время взбирающейся вверх разбитой колее. Чем выше мы поднимались, тем красивее становилось вокруг. Сглаженные холмы предгорий постепенно уступили место островерхим скалам, а широкие долины — глубоким каньонам. Бесконечные ключи и ручьи, бегущие сверху, журча пересекали дорогу и искристыми водопадами устремлялись вниз. Кое-где женщины полоскали в них белье или набирали воду в большие консервные банки, смеялись и толкались, обдавая друг друга студеной водой.
Горы изумрудно-зеленые. Однако если приглядеться, то можно различить, что это не лес, а посадки бананов, деревцев кофе, чайных кустов. Они взбираются вверх по склонам, переваливают вершину и снова бегут вниз. К моему удивлению, предэлгонье было почти все распахано и заселено. Нигде в Африке ни до, ни после я не видал такой «обработанной» горы, как Элгон.
И все же это один из наиболее уединенных уголков Восточной Африки. Английские поселенцы обосновались внизу, на равнине, и поднимаются сюда лишь когда им хочется показать красоты Африки какому-либо приезжему гостю из Лондона. А поскольку такое случается не часто, белый человек здесь редкость. Не удивительно поэтому, что у этой редко посещаемой горы есть тайна. Впервые я узнал о ней не здесь, а в Кении, в одном из наиболее заселенных и освоенных европейцами районов — Нандиленде.
Я возвращался с сахарных плантаций Капсабета в Кисуму и остановился позавтракать в небольшом, ничем не приметном африканском ресторанчике. На поданном официантом меню, состоявшем из куцего перечня сандвичей и фруктовых соков, я прочитал название заведения: «Нанди-бэа бар». «Нанди» — племя, живущее в том районе. Но «бэа»? Основное значение этого английского слова — «медведь». Почему вспомнили об этом животном здесь, в Нандиленде, если, за исключением Атласских гор, в Африке до сих пор не обнаружили ни живого, ни ископаемого медведя? Я задал этот вопрос старику индийцу, владельцу ресторанчика.
— Чем загадочнее название заведения, тем больше и нем посетителей, — накручивая на палец прядь черной бороды, ответил он. — К тому же загадочный медведь здесь многих волнует. Я прожил в Нандиленде шестьдесят восемь лет и все эти годы слышу разговоры об этом звере. Англичане называют его «нанди бэа». Охотники нанди и кипсигис, особенно лет сорок — пятьдесят тому назад, когда в этих местах не было дорог и плантаций, часто рассказывали, что встречали в горных лесах свирепого зверя, который мог иногда ходить на задних лапах и лазал по деревьям.
— Так не обезьяна ли это?
— Я тоже так думал, пока перед началом войны здесь друг за другом не повторились страшные случаи. В районе была сильная эпидемия ящура, и домашний скот погибал сотнями, кругом на дорогах валялись трупы. Потом эпидемия прошла, а из заброшенных деревень все чаще стали приходить известия о том, что ранее очень редкий зверь начал нападать на людей. Очевидно, во время падежа скота, когда было много пищи, медведь расплодился.
Где-то в лесу, у Оньоки, нанди бэа напал на женщину с годовалым ребенком за спиной. Зверь повалил свою жертву, ребенок упал, и на глазах у несчастной матери медведь тут же разорвал его на куски и съел, а остатки унес в чащу.
А еще через некоторое время у реки нашли обглоданный труп старика охотника, а рядом небывало большие следы, не похожие ни на львиные, ни на леопардовые. Так что, конечно, это не обезьяна.
— А сейчас происходят подобные случаи? — поинтересовался я.
— Нет. В последнее время о медведе забыли, хотя нанди и кипсигис, особенно старики и охотники, верят, что в пещерах и в дуплах больших деревьев среди еще не распаханных холмов живет сильный загадочный зверь.
Я просмотрел кое-какие книги, отчеты охотничьих экспедиций, поговорил с проводниками сафари и обнаружил, что к идее существования медведя относились с подозрением, недоверчиво. И все же даже по этим случайным источникам можно было очертить место обитания полуфантастического зверя: Нандиленд, дикие крутые лесистые уступы гор на земле племени покот и предгорья Элгона — Транс-Нзойя в Кении, Себеи и Бунгома — в Уганде.
Позже случай свел меня в Западной Кении, в городе Китале, с Бобом Фостером — одним из самых старых кенийских охотников хантеровской школы, лучшим знатоком Элгона и гор Центральной Кении. Я попытался выведать у него что-нибудь о таинственном животном.
— Я не хочу возвращаться к этой теме, — выслушав меня, с горечью сказал он. — В 20-х годах, когда я был помоложе, этот зверь несколько раз почти что был у меня в руках. Но вы знаете, что такое охотничье счастье? Всякий раз глупый случай мешал мне. А когда я заикался в Найроби о том, что видел зверя, меня подымали на смех, обвиняя в том, что мне мало полутора тысяч убитых слонов, что я ищу дешевой славы.
— Так вы все-таки видели медведя?
— Я не утверждаю, что то был обязательно медведь. Но это большое, больше человека, животное, очень сильное и, бесспорно, еще неизвестное. В 1928 году я охотился близ Элгона, на реке Грик, когда ко мне прибежал человек от вождя племени багвере с известием, что на их землях появился «дубу» — медведь. Я бросил все и поспешил в деревню. Прошлой ночью дубу, чтобы преодолеть изгородь, залез на дерево, спустился с него во двор, разорил птичник, затем перевернул бадью, в которой бродило пиво, сильным ударом лапы разрушил забор и удалился. Багвере — смелые охотники, выходящие со щитом и пангой[9] один на один с леопардом. Услышав шум, они бросились во двор, но, увидев дубу, отступили. Почему-то этот зверь вселяет во всех суеверный страх.
9
Панга (суахили) — длинный нож, используемый африканцами на сельскохозяйственных работах.