Малко впотьмах дожевывал свой жесткий, как подметка, бифштекс. В зале заведения «21» было почти совсем темно. Попасть сюда можно было, войдя в крошечную дверку с маленькой улочки Ортиз, что направо, от Прадо.
Это было нечто среднее между кабачком и рестораном. Беспрерывно играл оркестр. Удобно устроившись на мягком диванчике рядом с Малко, Лукресия, казалось, с каждой минутой становилась все красивее. Несколько явно не супружеских пар бесстыдно обнимались под покровом темноты.
– Как удалось уродливому карлику Искиердо подцепить такую красавицу жену? – спросил Малко.
Лукресия засмеялась грудным смехом.
– Благодаря олову. Он был владельцем огромных рудников. Они теперь национализированы, но у него остались те, что поменьше. Он купил Монику. Ее мужа, полковника, расстреляли во время путча. И в 22 года она оказалась перед выбором: стать шлюхой или выйти за Искиердо.
– Но ведь от него рехнуться можно...
– Рехнуться?
Покачивая поднятым пальцем левой руки и искоса поглядывая на Малко, юная боливийка проговорила:
– Сеньор Искиердо не «мачо». Совсем, совсем не «мачо». Моника рассказывала всем своим подругам, что ему достаточно просто, слегка повизгивая, потереться об нее, и все. Ей казалось, что она играет с ребенком. А потом он приютил у себя Клауса Хейнкеля. Немец проработал много месяцев на хинных плантациях и изголодался по женщинам. Моника недолго ему противилась.
Лукресия вздрогнула, когда Малко нечаянно коснулся ее груди рукой. Ее словно пронзило электрическим током. Она поспешно отхлебнула большой глоток боливийского вина. Затем задумчиво произнесла:
– Я чувствую себя так, как это было с первым мужчиной, которого я полюбила. Стоило ему коснуться меня, как я вся вспыхивала.
Действие боливийского вина начал ощущать и Малко. Выйдя из-за стола, он взял Лукресию за руку и повел ее танцевать. Давно не приходилось ему танцевать подобного танго. Лукресия лихорадочно прижалась к нему. Во время одного резкого поворота их губы соприкоснулись, и молодая женщина на мгновение прижалась ко рту Малко. От этого прикосновения она словно воспламенилась. Малко почувствовал, как она прильнула к нему плотно, гибко, как удав.
Плюс ко всему, было так темно, что даже если бы они занялись любовью прямо на танцевальной площадке, никто бы этого не заметил.
Они еще немного молча потанцевали. Затем вернулись к столику. По-видимому, подумал Малко, высота над уровнем моря силе чувств не помеха. Это танго подвергло его волю тяжелому испытанию. Он ведь даже не поцеловал Лукресию, а у него было такое ощущение, что они занимались любовью. Он еще помнил прикосновение ее тела. Вот что значит «знойная женщина»! Он положил руку ей на бедро, и она ближе придвинулась к нему. Вдруг он почувствовал, что вся она словно сжалась. Он поднял голову. Какой-то мужчина в вязаной фуфайке шел между столиками, засунув руки в карманы и внимательно оглядывая каждую парочку.
– Кто это? – спросил Малко.
На лице Лукресии появилась гримаса отвращения.
– Один из шпиков «политического контроля», нашей тайной полиции. Сплетни собирает.
Малко улыбнулся.
– Ты боишься себя скомпрометировать?
Она пожала плечами.
– Я свободная женщина. У меня был жених, швейцарец, но он уехал в Аргентину, да так и не вернулся...
Малко снова подумал о Клаусе Хейнкеле. Он спрашивал себя, не зря ли он все это затеял. Ведь вздорную болтовню ревнивого старика нельзя серьезно принимать во внимание. Стоило лишь разок глянуть на сеньора Искиердо, чтобы понять, что Моника к нему не вернется даже после смерти Клауса Хейнкеля. Лучше жить с ламой, чем с таким мужем.
Внезапно он со всей ясностью осознал, как безумно он желает Лукресию.
– Уйдем отсюда, – сказал он.
Не спрашивая, куда они идут, она поднялась из-за стола. Малко сунул пачку песо угодливому официанту и взял Лукресию под руку.
Улица Ортис была пустынна. Он взял руку Лукресии в свою, и она, повернувшись, прижалась к нему. Они целовались долго и страстно, и на них бессмысленно таращился индеец «чуло», спавший тут же, на тротуаре, завернувшись в свое покрывало.
– Я хочу тебя, – сказал Малко.
– Я тоже, – просто ответила Лукресия.
Взявшись за руки, они вышли на Прадо. Огромная улица была совершенно безлюдна.
В лунном свете блестела статуя Симона Боливара. Вдруг сзади послышались голоса. Смеясь и перебрасываясь шутками, их обогнали трое мужчин. Один из них, проходя, так сильно толкнул Лукресию, что она чуть было не упала. Разозлившись, она прокричала какое-то ругательство, которого Малко не понял.
Эти трое тотчас остановились и повернулись к ним.
Тот, который толкнул Лукресию, медленно возвращался. Малко увидел, что это был индеец с тупым и жестоким, лишенным всякого выражения лицом. Подойдя к Лукресии, он что-то процедил сквозь зубы, а потом вдруг сильно ударил ее по лицу. Опустив руки, он остался стоять, на его толстых губах играла злобная улыбка.
Размахнувшись, Малко ударил индейца в челюсть, и тот покачнулся. Двое других бросились ему на помощь. Индеец, ударивший Лукресию, сунул руку за голенище сапога и выпрямился, зажав в кулаке кинжал с широким лезвием. Направив его на Малко, он медленно шел на него.
Лукресия громко закричала.
В ту же секунду два других негодяя бросились на нее. Один закрутил ей руки за спину, а второй, посмеиваясь, стал щупать ей грудь...
Напрягшись, Малко отпрыгнул в сторону, и кинжал пронесся в десяти сантиметрах от его бока. Он вспомнил, что его пистолет остался в отеле. Бандит снова наступал на него. Лукресия сражалась, как тигрица, изрыгая потоки проклятий на испанском и индейском языках. Вдруг она закричала ему по-английски:
– Беги, беги, они хотят убить тебя!
Малко недолго колебался. Бросить Лукресию в руках этих бандитов было немыслимо. Тот, кто лапал ее грудь, бросил ее и тоже приблизился к Малко. В его руке сверкнул нож. С небрежным видом, прищурившись, он обошел вокруг него. Теперь на Малко были наставлены два ножа, и он отступил к стене. Мимо, не остановившись, промчалось пустое такси.
И тут он вдруг понял, что все происходящее не было случайностью. Ведь эти три индейца не были пьяными, напротив, они действовали с уверенностью и развязностью профессиональных убийц. Не исключено, что ему суждено закончить свою карьеру здесь, напротив статуи Симона Боливара.
Лукресия беспрерывно вопила, отбиваясь как сумасшедшая. Малко снова удалось увернуться от удара, нож лишь разорвал ему рукав. Бандиты держались от него на расстоянии одного метра, готовясь к решительному нападению. С другой стороны улицы «чулас» бесстрастно наблюдали за дракой.
– Беги! – снова крикнула Лукресия.
Ударом ноги Малко удалось отбросить одного из нападавших.
В любом случае выхода у него уже не было. Он быстро стянул с себя пиджак и обмотал его вокруг левой руки. Этому приему он выучился в школе Сан-Антонио, в Техасе, проходя там стажировку. Он кинулся вперед, выставив руку перед собой. Нож одного из индейцев попал в ткань, сорвался, и нападавший, потеряв равновесие, упал. Малко бросился к Лукресии.
Державший ее индеец тут же бросил ее и, кинувшись Малко под ноги, обхватил его колени, пытаясь повалить.
Малко яростно отбивался, но из-за разреженности воздуха чувствовал, что силы покидают его.
Как дикая кошка, Лукресия кинулась ему на помощь и обеими руками вцепилась индейцу в волосы. Тот с такой силой ударил ее в локтем в живот, что она отлетела в сторону, упала на тротуар, юбка ее задралась, обнажив бедра.
Теперь все было кончено. Бандиты вдвоем кинулись на Малко, полные решимости наконец разделаться с ним.
Лукресия выпрямилась и пронзительно закричала. В двадцати метрах позади них открылась дверь кабачка со стриптизом под названием «Маракаибо», и оттуда вышла группа людей. Малко разглядел униформу. Ночную тишину снова пронзил вопль Лукресии. Тогда двое из выходивших, одним из которых был полицейский, побежали к месту драки.