Мы вправе предположить, что свойства поэта Хилери Даллисона, которые ощущал в себе автор «Братства», — это способность понимать бедственное положение народа, видеть порочные черты своего класса и в то же время осознание невозможности порвать с ним, боязнь решительных действий, нечеткость, половинчатость суждений. Что касается образа Сомса Форсайта, то, как можно думать, находя в себе нечто сходное с ним, Голсуорси разумел при этом, конечно, не грубо собственнические черты Сомса; общее с ним у автора — это скорее некая внутренняя скованность, сдержанность, форсайтовская замкнутость, забота о респектабельности, о безукоризненной внешности, ощущение невозможности отделиться от «раковины», образованной давно устоявшимися традициями класса, взгляд на тех, кто находится вне «раковины», как на людей иного мира. В частности, можно уловить личную ноту в сопоставлениях между Босини, всецело отдающимся искусству, и осторожным, осмотрительным Сомсом Форсайтом. Среди этих сопоставлений — формулировка, которая может заключать в себе смысл, жестокий для Голсуорси-художника, возможно, ощущавшего в себе недостаточную смелость и широту: «Форсайт… никому и ничему не отдает себя целиком». Но подобные ощущения автора отнюдь не давали себя знать в лишенном противоречии образе Сомса в «Собственнике». Здесь, напротив, сказалась неумолимость художника, который последовательно выявлял черты ненавистного ему форсайтизма в образе Сомса, и если он и ощущал в себе часть этих черт, то осуждал их так же неумолимо.
В романе «Сдается внаем» мы в большинстве случаев видим иное соотношение между автором и Сомсом. В смутном, тревожном для автора мире Сомс становится для него опорой. Он часто выражает через Сомса свои взгляды. Это и осуждение современной распущенности нравов, и отрицательное отношение к формализму модернистской живописи и скульптуры (теперь автор подчеркивает черты истинного ценителя искусства в Сомсе, который, правда, продолжает уделять внимание рыночной стоимости картин). Главное же для автора — в приверженности Сомса прежним твердым устоям, другими словами, устоям форсайтизма, некогда ненавистным писателю, ныне же рисующимся в другом свете.
Существенным признаком новых черт в образе Сомса в романе «Сдается внаем» является иной аспект его былого отношения к Ирэн. Теперь его длившееся годами насилие над ее личностью, заставлявшее ее страдать в его доме-тюрьме, изображается лишь как большая трагическая страсть, которую не дано понять современным людям. Но сам же автор показывает в данном романе губительное следствие отношения Сомса-собственника к Ирэн: тяжелую расплату Флер за прошлое отца. Унаследовавшая цепкое собственническое упорство Сомса, Флер вызывает, однако, сочувствие. История ее любви к Джону, сыну Ирэн, приобретает трагический характер, поэтому естественны ассоциации автора с «Ромео и Джульеттой», предпосылающего строки из шекспировской трагедии в качестве эпиграфов к двум последним романам трилогии.
В самом конце романа «Сдается внаем» мы видим впечатляющую картину противоборства в душе писателя разнородных чувств. Оно выражено в авторском комментарии к раздумьям Сомса на Хайгетском кладбище после похорон Тимоти — последнего из старых Форсайтов.
Власть над Голсуорси вековых традиций, привычка к определенному укладу, опасение революционных бурь отражаются в следующих словах: «Через викторианские плотины перекатывались волны, захлестывая собственность, нравы и старые формы искусства. Волны оставляли на губах соленый привкус, словно привкус крови, подступая к подножию Хайгетского холма, где покоился в могилах век Виктории». Далее следует завершающая утешительная мысль о вечности инстинкта собственности и, следовательно, вечности собственнического порядка. «Волны угомонятся, когда у них пройдет приступ перемежающейся лихорадки экспроприации и разрушения… возникнет новое строительство на основе инстинкта, который старше лихорадки, изменения…» Но такая мысль не может заслонить возникший у автора образ: Сомс, чьи мысли «упрямо обращены к прошлому» — это всадник, который «мчится в бурную ночь, повернувшись лицом к хвосту несущегося вскачь коня». Утешительная мысль не может также свести на нет слова, подобные эпитафии, сложившиеся в мозгу Сомса в начале его раздумий: «„Сдается внаем“ форсайтский век, форсайтский образ жизни, когда человек был неоспоримым и бесконтрольным владельцем своей души, своих доходов и своей жены».