Так пели девушки из храма Инанны, готовя постель для своей госпожи. Десять прекраснейших избранниц Больших домов бабочками порхали по комнате, взбивая подушки, окуривая помещение ароматным дымом и рассыпая повсюду лепестки цветов. За ними присматривала надзирательница - строгая черноволосая женщина с нарумяненным лицом и тонким серебряным обручем на шее. Талию её обтягивал широкий кожаный пояс, в волосах поблёскивала золотая пыль. То и дело она бросала проницательный взгляд в соседнюю комнату, где рабыни умащали маслами тело богини и шептали над ней заклинания. Сыпались весёлые шутки, звенел смех и радостные песни.
Надсмотрщица подняла руки и громко хлопнула в ладоши.
-- Вы хорошо послужили богине, о девы Урука. Владычица довольна вами. - Она тонко улыбнулась, заговорщицки понизив голос. - А теперь бегите на кухню. Там вас ждёт угощение.
Девушки выбежали из комнаты. Надзирательница ещё раз окинула взглядом спальню, прошлась вдоль стен, проверяя наличие масла в светильниках, потом приблизилась к ложу. Постояла немного, отрешённо поводя ладонью по благоуханному покрывалу. Ей вспомнилось, как двадцать лет назад на этом самом месте лежал невысокий коренастый человек с изуродованным ухом и глубоким шрамом через бедро. Он лежал, приоткрыв слюнявый щербатый рот, и смотрел на неё жадным пронизывающим взором похотливого зверя. Жёлтые белки его глаз с красноватыми прожилками слезились, он часто моргал, силясь разглядеть её в неверном пламени светильников. Пальцы на его мощных дланях слегка подрагивали, обвислый живот поднимался и опускался в тяжёлом дыхании. Он был похож на постаревшего тигра - силы уже не те, да и шкура облезла, но тело полно страсти и желания. Таким предстал перед нею божественный пастух Думузи в образе воителя Лугальбанды. Глядя на этого краснолицего, немолодого уже и совсем некрасивого человека, она с горечью думала о своих повергнутых в прах надеждах, о растоптанной мечте, о том, что злая мачеха-судьба подсунула ей вместо прекрасного витязя гадкого вонючего старика, чей облик вызвал бы отвращение даже у непритязательной рыночной шлюхи. Разве могла несравненная Инанна обожать такого Думузи? Никогда! Она с гневом отвергла бы его, превратила в паука, в жука-навозника, обречённого до конца своих дней копаться в отходах и питаться падалью. Такие мысли охватили её, когда она увидела своего суженого. Он принял её колебания за робость. Раздвинув губы в сладострастной улыбке, произнёс:
-- Иди сюда, моя маленькая Инанна.
С колотящимся сердцем она легла рядом с ним. То, что было дальше, вспоминалось ей как один нескончаемый кошмар. Этот Думузи не любил свою Инанну, он презирал её. Он глумился над ней. Он хотел унизить её. Он творил с ней невообразимые вещи, и Инанна не выдержала. Слёзы горя и разочарования потекли по её щекам. Она плакала по утерянной чистоте, по растоптанной грёзе, по невозможности вернуть былое счастье, а вождь продолжал упиваться ею, марая тело богини слюнями и потом...
В коридоре послышался шум, и женщина обернулась. В спальню вступила богиня. Её сопровождали четыре невольницы.
-- Готовы ли мои покои для встречи супруга? - надменно осведомилась она, подняв накрашенные сажей брови.
-- Готовы, госпожа, - склонилась перед ней надзирательница.
Она взяла из блюда, стоявшего рядом с ложем, связку фиников, почтительно приблизилась к Инанне и надела эти бусы на её смуглую с медным отливом шею. Затем сделала шаг назад, воздела руки и торжественно пропела:
Возле святилища ясноокого Энки приблудный кобель драл дворовую сучку. Гильгамеш спрыгнул с колесницы и пешком направился к воротам Дома неба. Служители храма несли перед ним дары богине: молоко, сикеру, масло, сливки, финики и воду. Позади шествовал хор, распевая гимны. Крыши домов облепили дети. Они шумели, толкались, спорили, хохотали. Когда вождь проходил мимо, они испуганно затихали, но стоило ему отдалиться, как они принимались галдеть пуще прежнего. Взрослые поднимали их на руки, показывали город. Женщины разбрасывали лепестки цветов, финики и зёрна ячменя. Мужчины громко прославляли вождя, оживлённо обсуждали недавнюю войну и грядущий урожай. Ликование затопило город. Все спешили внести посильный вклад в праздник зарождения новой жизни.
За воротами стало потише. Людской гул казался здесь глуховатым рокотом, похожим на отдалённый шум моря. Инанна ждала Гильгамеша в дверях храма. Это была невысокая черноволосая девушка в белой облегающей тунике, подвязанной тонким зелёным поясом. Она стояла, положив одну руку на бедро, а другой упираясь в косяк. Томными карими глазами богиня пристально смотрела на вождя. Лицо её сияло от радости, упругая грудь покачивалась в волнении, распираемая сладким предвкушением. На шее её висела связка фиников, они мелко перекатывались в такт дыханию, слегка отсвечивая на солнце. "Хороша!" - невольно восхитился Гильгамеш. Он приблизился к ней, и хор за его спиной грянул:
Девушка улыбнулась. Служители храма положили у её ног дары и неслышно отступили назад.
-- Я ждала тебя, любимый! - произнесла она. - Войди же в мой дом, долгожданный Думузи.
Да, она была хороша. Энкиду не сразу понял это. Поначалу она даже вызвала у него омерзение. Её внешность слишком напоминала ему облик тех существ, что приходили в лес убивать его подданных. Впрочем, скоро он убедился, что она совсем не похожа на них. Длинные и мягкие волосы её цвета соломы, водопадом ниспадавшие на плечи, резко отличались от густых ломких копен пришельцев с равнины. Они пахли свежестью и смешно щекотали шею. Энкиду нравилось зарываться в них, чувствуя себя окружённым пахучими травами. Тело её, тонкое и гибкое, легко отзывалось на каждое его движение, словно предугадывая желания хозяина леса. Оно приковывало к себе взор, вызывая странный жар в груди и частое биение сердца. Две большие выпуклости над животом, податливые на прикосновения его пальцев, пробуждали в Энкиду дивное ощущение удовольствия и восторга.