— Так вы тот самый путешественник из соседней грозди галактик? Как я вас не узнала! Извините. Вам на планету Семалия. К первому контактёру. Никакая санобработка не требуется. В моём распоряжении имеются строгие указания о вашем прибытии и о необходимости вводного инструктажа, — почти радостно доложила ЭВМ, прервав мои страдания и не дав опозориться мужскими слезами.
— Земалия? Я Александр Васильевич. И вы меня точно с кем-то перепутали. Извините, но я возвращаюсь на Тичарити к астре Гляциодия-Урания. Пора с их шуточками заканчивать, — разозлился я на Пещерыча и решил вернуться коротким путём через узловой Ха-Да.
— А что передать нашему первому контактёру? — опешила Образ.
— Привет от земного армавирского деда Павла! Контактёру. Ишь, ты. Включите символ на стену. Я убываю на Греноли, — почти грубо приказал я хозяйке пещеры.
— Это он и есть. Главный армавирский контактёр Павел. И до его разрешения выход из шлюза блокирован. Извините, но даже ваш уровень допуска не поможет. Это действующая инструкция для всех ГУ… Всех галактических устройств Все-Паутины. После контакта с ним вам будет возвращена возможность дальнейшего путешествия по вашему желанию или усмотрению.
— В плен взяли, ироды? Может, ещё и расстреляете? Я, кстати, потомок кулаков. Советскую власть люблю, аж зубы шатаются. Как и мой земляк Павел. А не ваш Контактёр Семёнович.
Я бы и дальше геройствовал обиженным языком-жалом, но пещера выключилась, предоставив мне только один выход: на Фортштадт.
Чужой букет параллелей
— Как зовут, Кармальдиевич или Кармальдиевна? Не хватало ещё с бантиками заплетаться. Земля Кармальдиевна! Приём! Жду тёплого ответа, как соловей лета, — бурчал я недовольно, всматриваясь с Фортштадта на освещённый красным солнцем город. — Семалий или Семалия? Жду небесного экспресса до вашего Пабло с улицы Майкопской. И сокрытия, само собой.
От непривычного, казавшегося густым, солнечного света всё вокруг виделось тёмным и безрадостным. И небо тёмно-фиолетовым, и облака – серо-жёлтыми дымами разной прозрачности. Зелень деревьев и травы казалась тёмно-коричневой или оливковой разных оттенков. Метёлки ковыля, наоборот, были седыми и воздушными. Радовали глаз только странные и казавшимися белыми соцветия мака, и ещё тысячелистники с их махровыми шапками цвета мимозы. Полевые бессмертники походили на точёные бронзовые солнышки.
— Как-то тут у вас непривычно… Глухома-ань! Армавирские… эти. Как вас… Как меня слышно? Как меня видно? Приё-ом! — разразился я громами и молниями, чтобы скрыть настоящие эмоции и чувства, рвавшиеся наружу.
«Чего раскричался? Не знаешь, как правильно с мирами разговаривать?» — спросил я себя, но совсем не своими словами и совершенно не родным внутренним голосом, потому как женским.
— Тут миры снежками и факелами не балуются, значит? А чего мелочиться? Залез в голову и побеседовал, — всё ещё не веря в такую возможность головного вмешательства, выговорил я вслух.
«Всё умеем. Всему обучены. Зачем пожаловал?»
— Меня же прислали к Пабло на дегустацию палтуса. Сказали, пока с Акварькой Кометной пуд соли не съем, в космический туалет не пустят, — грустно пошутил я, надеясь на какие-нибудь мирные объяснения.
«К Павлу можно доставить. И сокрыть, разумеется, чтобы людей не пугать. Таких смуглянок не все из местных видели. А кто ты такой, ещё вопрос», — подумал я мыслями очень похожими на голос Кристалии.
— Бла-бла-бла. Так один знакомый дух говорил, когда не желал слушать моих стенаний или оправданий. Вези уже, извозчик. А то солнце ваше светит, но у меня, всё равно, сумерки в глазах. Теперь понятно, как себя в чужих… В родных… На других планетах пришлые люди чувствуют, — бухтел я во время очень медленного, по моим меркам, перелёта с Фортштадта к Пабло-Землянину, оказавшемуся то ли первым, то ли старшим контактёром.
«Ты не пришелец. Ты недоразумение. Значит, тебе сейчас около десяти лет от роду?»
— Ага. Около. Только это уже не имеет значения. Обратная дорога… Возврата назад в… Будущее… Или вперёд, в прошлое… На своё место? В общем, я заблудился. Задание не выполнил, как и просили, но всё равно каким-то чудом провалился на к… В общем, на кулички, — снова погрустнел я от навалившейся ностальгии по родному и очень далёкому Скефию с его лучезарной мамкой Кармалией.
«Может, ты сейчас на своём самом главном задании? Может, ты всю свою никчемную жизнь проживёшь ради какого-нибудь одного-единственного дня? Ради сегодняшнего, к примеру?» — пристала ко мне Семалия-Земля, а перед глазами появилась и погрозила стеклянным пальчиком Кристалия.