— Я на эти блестящие штучки равнодушный. Ты мне доклади, как в сам деле было. Чего ради какого-то арапа-недоросля ко мне посылать? Краснобаить я и сам обучен, слава Богу, — выдал дед достойный откуп и отказался выписывать мне пропуск на Греноли.
— Я не арап, а русский. И ежели на то пошло, армавирец до костей в мозгах, — обиделся я на Павла и его совсем не рифмованный ответ.
— Из каких армавирцев? Таких городов много. Укажи мир. Или но-мир, — потребовал Павел.
— Голова закружится. Лишние знания не залезут в твою… А ты, часом, не под добровольным мирным отупением? Вроде, учительствовать ещё не начал? Я насчёт посредников, а не рекрутировать обратно в школу под дулами комсомольских наганов.
— Понятия не имею, о чём ты, — выпучил дед глазки, а у самого бородёнка так и затряслась.
— Ну-ну. Значит, разговор кончен. Спасибо вашей хате. Выписывай писульку местной командирше, да я отбуду к своей манной каше. Не вынуждай меня самому теле-подпрыгивать на Тичарити. А то обижусь на вас до белой коленки, как у одноклассницы Соловьёвой Ленки, — решил я закругляться, пока аппетит не разыгрался.
— Это ты окстись и перекрестись. Не доводи до белого каления моего злобного гения. Разговаривай, как человек, а не как… А ты не Палашкин внук, часом? Больно на Николу ихнего похожий, — заподозрил дед неладное и пристально вгляделся теперь уже в моего злюку-гения.
— Калибром не вышел. К Угодникам в родственники. Погибший он, вроде.
— Дык, он мужа одной квочки спас, а сам наступил на фугас, — начал дед тормозить контактёрскими мозгами, видно из-за моих разговорчиков, наведших его на невесёлые мысли.
— Расставаться будем? Или квартировать во времянке принудишь? На то согласий не давал и не даю. Объем подчистую. Судаков с бананами потребую на завтрак, — начал и я захлёбываться в откупах и отговорках.
— Батюшки!.. Откуда в курсе наших суматох? — опешил дедуля и снял, наконец, несуразный треух.
— У квартального справки навёл. С миром вашим потрещал. Отпусти, а? Я хороший внучек и рот закрою на ключик. А хочешь, глазами отвернусь и до дома вернусь, — клянчил я свободу, хотя и не представлял, куда можно податься.
— Значит, ты всамделишный Катал Заторыч. Не думал, что такой недомерок явится. Чаял с серьёзным мужчиной пообщаться. Не задалось, видно, — расстроился неправильный Пабло.
— Яблок Огрызыч я, а не Катал… Что-то там. Пристали, как банные тазики к распаренной попе. Почему пришлых человеков арестовываете? Своим умишком слабые? Работники-недомерки надобными стали? Я ещё в своих мирах порядка не навёл. Не уровнял, как обещался. А мною уже раздариваются направо и налево.
Говори, как в будущее вернуться? Только без всяких анабиозов. Мне за эти три года нужно своих пчёлок и свой улей сыскать. Чтобы не красным глазом на меня зыркали, а ласковым и светлым солнышком, — бухтел я без остановки, а дед чему-то очень опечалился и уронил седую голову на правую ладонь.
— Это только считается, что я вас щупаю и пытаю, а в сам деле вас рентгенит совсем другой доктор, — признался Павел неохотно.
— Эвон, как. Тогда на кой я тут распинаюсь? Как мне с ним переговорить? — оживился я и подпрыгнул с табурета. — Мир? Мамка? Бог? Кто из троицы заправляет пришлыми? Может, Стихия? Сейчас же с этой красавицей переговорю. Ещё и Природу её взгрею и пропесочу. Айву жёсткую и зимнюю состряпала и рада.
— Эк, куда хватил. Ты ни с кем не цацкаешься? С мирами и богами на короткой ноге? — ошалел от чего-то дедуля.
— А к чему кольчугу напяливать? Их мы детки? Их. Пусть ответ держат. Подвал у тебя в рабочем состоянии? Сразу и поговорим. С миром я уже беседовал, стало быть, очередь её мамки, — задрожал я всем телом и выскочил в сени обуваться.
— А подвал тебе на кой? Клубники прошлогодней захотел? — опешил контактёр.
— Ага. Она, когда настоится, такая смачная. Айда, говорю. Не хочешь? Тогда я, с твоего разрешения, наведаюсь? Поздороваюсь?
— Куда? В подвал? Зачем это? — занервничал Пабло.
— Жабу-Дирижабу проведаю. Потом объясню. Так, я пошёл? — сделав вид, что получил дозволение, я умчался в волшебный сарай.
Первое. Дверь оказалась непронумерованной. Второе. Один-единственный лаз с некрашеной лесенкой раззявил свой беззубый издевавшийся рот и беззвучно затрясся в смехо-истерике. Третье. В голове раздался тот самый истерический подвальный смех с женскими переливами Кристалии-Семалии или, возможно, самой Кармальдии, заставивший меня узреть сотрясение входа в царство варенья.
— Весело. Ничего не скажешь. А как вы с мировой мамкой общаетесь? А с Нюркой? Не помогает тебе? А шпингалетов, как приобщать будете? Через годик-другой самое время. Серёжка родится, и пора наступит.