Молнии стрельнули в ракушечный потолок, голография Млечного Пути не заставила себя ждать, а всё моё войско, как по команде вздрогнуло и начало креститься.
— Поздоровайтесь с честным собранием. Тут все ваши подопечные, тараканы запечные. Девять будущих мировых служителей. Полный состав, так сказать, — обратился я к ЭВМ, одновременно пытаясь притушить крайне возбуждённое и восторженное состояние дедушек.
— Здравствуйте уважаемые Павлы Семёновичи, — вежливо откликнулась ЭВМ. — Очень рада видеть вас в добром здравии и всем экипажем. Готова к общению.
— Вот и славно, — пришлось мне самому продолжить беседу, так как старики вновь зашушукались и отвлеклись. — Можем ли мы сегодня узнать, как дела с нумерацией по умолчанию, и как нам приклеить автопортреты миров к голографиям?
— А кто из вас готов замахнуться на портрет самой Кармальдии-Светлилии? Неужели, не найдётся желающих? — почти по-человечески пошутила тётенька ЭВМ. — А об умолчании можно забыть. Рекомендую для экономии времени при пользовании объектом, нанести на стене собственные символы в местах проходов в миры.
Возможны цифры, буквы или особые знаки. Всё на ваше усмотрение. На следующем Ай-Ти обслуживании, я проведу перенастройку фосфоресцирующие фигуры. Но, по желанию, можно будет сохранить и всё, начертанное вашими руками.
— Головастик. Точно! Он пущай малюет. Как знает, как видит, так и выберет пусть. Так порешили, — загомонили о чём-то Павлы-дедушки и дружно закивали седыми головами.
— Сами же говорили, что нумерация неправильная? Вот и малюйте, — начал я отнекиваться, не пожелав рисовать никаких символов или знаков.
— Дык, не о том мы. Нет-нет. О мамке мирной талдычим. Ты же один её видел. Значит, малюй ейный портрет. Не ошибёшься, не боись. Она же копия твоей. Должна быть копией. А фамилия и прозвище значения не имеют. Мамка – она и есть мамка, — получил и я, и ЭВМ подобие ультиматума с авторскими правами на художественное мнение со стороны.
— Только временный. На такое согласен. Покуда ваша мирная мамка сама кому-нибудь не представится в своём настоящем обличии, или не передаст самоличный автопортрет, — нехотя согласился я на ответственную роль портретиста самой Кармальдии. — Только моя, уж извините, не такая раскрасневшаяся будет. Давайте, что ли, гроздь уже. Приступим к доработке ваших мячиков.
Образ выключила галактику, и в затемнившейся пещере грянул ансамбль из девяти синих музыкантов-шариков и одного красного дирижёра-солнца.
Через несколько мгновений, солнце опустилось вниз, в центр пещеры, и увеличилось в размерах до огромного арбуза. Пришлось мне подходить ближе и приступать к рисованию. Вернее, к выбору из пёстрого и бесконечного количества мелькавших портретов земных женщин тот самый, похожий на Кармалию, или одно из её теллурических воплощений.
Наконец, после нескольких повторений избранной мною категории и дальнейшего набора похожих мамок, я определился с выбором. Конечно, не совсем Кармалию отыскал, но достаточно похожую тётеньку с добрым лицом и умными всё понимающими материнскими глазами.
— Вот вам на первое время. Думаю, подойдёт, — вздохнул я и ткнул пальцем в замершую фотографию.
Сразу же красно солнышко взмыло на штатное место, одновременно надев на своё личико выбранный мною портретик.
— А-ах-х! — пронёсся по ракушечному залу одновременный вздох непонятного для меня восхищения или удивления.
— А как вы хотели? Я такую мамку видел. Но она может показываться в разных ликах и с разными волосами. Тётенька Образ, давайте, что ли, дедов заставим трудиться? Им же миры надарили фотографий, а не мне, — напомнил я ЭВМ об остальных не олицетворённых планетах, заждавшихся очеловечивания и персонификации.
Голубые шарики в один момент увеличились в разы и, выстроившись вряд, опустились вниз, на уровень, доступный для манипуляций с мирными автопортретами.
Дальше всё произошло и буднично, и совершенно непонятно. То ли портреты оживали в корявых пальцах Семёновичей, то ли это оказались их бесплотные признаки со свойствами портретов. Только после приближения к голубому вращавшемуся шарику-планете, каждый из них выскальзывал из стариковских рук и, будто ожив, прикреплялся в центр своей круглой голографии и начинал олицетворять мир его человеческим образом.
— Вот теперь всё, как в нормальных гроздях, — вздохнул я, прогоняя наваждение с довольными лицами миров, которые начали хвастаться друг дружке своей особенностью и неповторимостью.