Я держался, как обычно, за дядьку, а потому сразу почувствовал, как он весь напрягся, но при этом не проронил ни звука. Мотошлемы свисали с руля, тёплый ветер обдувал наши лица, а ничего не подозревавшие прохожие семенили по своим житейским надобностям. Картина была вполне идеальной, но нужно было начинать поучительный разговор, и я начал.
— Скоро привыкнешь. Ещё и меня поучать будешь. Второго «меня», который твой настоящий племянник. Ему сейчас еще семи годиков нет. Зато на следующий год Павел начнёт и его к чудесам приучать. Ко всему такому, от чего у тебя сейчас волосы по стойке смирно, а мурашки пляшут вприсядку. Представляешь, каково ему будет? Девять близнецов-братьев по числу ваших миров. Орава целая. И дедов столько же. Я про Павлов говорю.
— Чудеса. Неужели я не сплю? — вздохнул дядька, осознав, что всё, о чём мы с дедом говорили за завтраком, оказалось былью, а не сказкой.
— Не то слово. Мирная силища в действии. Скоро сама говорить с тобой будет. Женским голосом мозги полоскать, чтобы не засахаривались. Увидеть её сможешь, когда в соседние миры перекидывать будет. Красавица писаная. Все они, и женские, и мужские миры славные.
Кстати, мамка их, которая солнце, тоже милая женщина. Увидишь в пещере. Там их голографии имеются. Картинки такие объёмные и почти живые. Тётенька ЭВМ покажет и всё-всё расскажет.
— Чудеса. Неужели я не сплю? — повторил дядька, а я заволновался.
— Ты, что это? Заело? Снова всё забыл? Почему опять повторяешься?
— Нет-нет. Не забыл. Слов, просто, нет. Голова в улей превратилась. Вот-вот соображать начнёт, — подобрал нужные слова Угодник, и мы начали будничное приземление на узкую и вилявшую баранью тропку, бредущую по склону Фортштадта мимо нашей ракушечной пещеры.
В этот раз я всё-таки осмотрелся по сторонам и вспомнил свои первые ощущения, когда только-только прибыл в Семалию. Теперь картина Фортштадта, Кубани, Старой станицы и Армавира не казалась чужой и чересчур бордовой. Всё виделось по-другому, по-дружески и почти по-родственному. Краснота Кармальдии и её лучей перестала быть чем-то неестественным и неприятным. Наверное, к тому моменту я уже стал своим и для Семалии, и для её «мирной» семьи.
— Мотоцикл тут останется, а мы с тобой внутрь. Мир присмотрит за ним, если ты сомневаешься в его невидимости. Дело знакомое, конечно, но в этот раз ты, дяденька, вперёд пойдёшь, а я всё проконтролирую. Договорились? — очнулся я от размышлений и высказал Николаю предложения и пожелания.
— И как же его мир охранять будет? Каким таким образом? — засомневался Угодник, в свою очередь оглядываясь по сторонам.
— Покажет кого-нибудь очень и очень страшного. Придумает что-нибудь. Ты и сам ей можешь посоветовать. Не всё же мне отдуваться. Скажи ей, чего бы ты испугался и на гору не пошёл? — осенила меня внеочередная, но здравая идея.
— Люди больше всего боятся непонятного, или тех же других людей, только… непонятных. А мне и какой-нибудь Цербер сойдёт. Можно даже с одной головой, а не с двумя или тремя, — пробубнил Николай и поскрёб свой стриженый затылок.
— Извини, но я не знаю, кто это.
…А-а нет! Теперь знаю. Ух, ты! — взвизгнул я и спрятался за дядьку, когда, вдруг, из волшебной пещеры выскочил огромный страшный пёс с двумя безобразными головами, на каждой из которых сверкали обезумевшие от злобы глаза.
Николай снова не дрогнул, а только слегка побледнел и, через мгновение после исчезновения двуглавого морока, произнёс одно-единственное слово:
— Сойдёт.
«Наш человек», — подумал я с восхищением и приступил к короткому инструктажу.
— Спасибо, мир Семалия. Я так понял, он подумал о таком чудище, а ты смастерила. Молодец.
Теперь, дяденька, входи в пещеру, потом целься пройти её ракушечную стену насквозь. Поэтому, перед стеной жмурься и считай шаги. Где-то после шестого-седьмого все ощущения пойдут на убыль. Вот тогда и останавливайся. Будешь уже на месте. А я мигом за тобой, — растолковал я по-простому.
— А пропуск какой-то?.. Уже имею. А ощущения? Что-то вроде нескончаемого зуда. Тоже ясно. Так я пошёл?.. Я пошёл, — побеседовал сам с собой Угодник и, не оглядываясь, шагнул в адскую неизвестность – родину Цербера и Хозяйки Медной горы.
Я последовал за дядькой, побаиваясь возможных шуточек Семалии на предмет очередных двухголовых пу́гал, но всё обошлось. Угодник исчез в шершавой стене, а за ним и я потопал, привычно чеканя и считая каждый шаг, стараясь хорошенько запомнить пещерные ощущения, которых, скорее всего, лишусь сразу же после этого учебно-ознакомительного похода.