– Алькасар, – сказал Хелот, – у тебя рубашка чистая. Оторви рукав, пожалуйста.
– Зачем еще? – искренне удивился он.
– Погляди, видишь – человек истекает кровью. Для чего нас святой Сульпиций учил?
– Где человек? – поинтересовался Алькасар. Он кивнул на Греттира и нехорошо улыбнулся. – Он пришел в лес, чтобы убить нас.
– Пожалуйста, – повторил Хелот. – Алькасар, я тебя прошу. Оторви рукав и дай мне. Я сам его перевяжу.
Сарацин покачал головой и, ворча под нос, стал раздирать тонкое полотно.
– Пользуешься тем, что тебе я не могу отказать, – заявил он и отвернулся.
Хелот улыбнулся.
– Иди сюда, – приказал он Греттиру. Тот подошел, с трудом передвигая ноги. Хелот обернул его рану рукавом, который сразу промок, и крепко взял за руку.
– Ну так что, – сказал Алькасар хмуро, – мы идем за травами?
Втроем они пошли к той елке, под которой остался мешок с драгоценными травами и кореньями. Хелот развязал его и вытащил листья того растения, которое надлежало разбавлять слюной, чтоб зажило само собой.
– Дай-ка второй рукав, – сказал он Алькасару, – все равно рубаха испорчена.
Сарацин повиновался.
– Я как этот... как святой Мартин, – сообщил он внезапно.
От удивления Хелот чуть не проглотил траву, которую как раз разбавлял.
– Ну да, – с важностью пояснил Алькасар. – Отец Тук замечательно про него рассказывает. Святой Мартин тоже портил хорошие вещи. Рвал плащи. Делился с разными вонючими мерзавцами.
Хелот приложил к горлу Греттира зеленую примочку и аккуратно привязал ее двумя рукавами.
– Зачем с ним возишься? – спросил Алькасар, жадно трогая свой нож.
– С тобой я тоже зря возился? – разозлился Хелот. – Откуда ты знаешь, что он за человек?
– А он вообще не человек, – ответил Алькасар, широко улыбаясь. – Разве я смог бы зарезать его, если бы думал иначе?
Греттир так испуганно взглянул на Хелота, что в душе лангедокский рыцарь почувствовал удовлетворение.
– Греттир, ты можешь разговаривать?
Он кивнул:
– Могу... только тихо.
– Как тебя занесло в деревню?
– Не знаю... – ответил он, подумав. – Сэр Гай сказал: «Спалим пару домишек». Это же как охота: не любишь убивать, развлекайся другим способом.
– Твои лирические наклонности спасли мне жизнь, – сказал Хелот, заканчивая возиться с повязкой. – Если бы ты не отъехал в сторону полюбоваться природой, меня бы повесили.
Алькасар захохотал, блестя белыми зубами:
– Это точно!
Греттир содрогнулся.
– Меня убьют? – спросил он.
– Когда-нибудь – несомненно, – утешил его Хелот и затянул завязки мешка с целебными травами. – Но, во всяком случае, не сейчас.
– Эй, постой, – вмешался Алькасар. – Мне показалось, что ты хочешь отпустить его, Хелот.
– Правильно.
– Он никуда не пойдет, – заявил сарацин. – Это мой пленник, и я говорю: он останется здесь.
– Да? – спросил Хелот странным голосом. – И что ты, в таком случае, собираешься с ним делать?
Сарацин слегка нагнул голову и ответил очень сдержанно:
– Я поступлю с ним, как захочу.
Хелот посмотрел ему прямо в глаза прямым, тяжелым взглядом. Он молчал так долго, что сарацин неожиданно смутился и закричал:
– Эта бледная сопля предаст тебя за первым же углом! Разве можно доверять рыцарю, да еще норманну? Ты сошел с ума, Хелот!
– Он уйдет в Ноттингам, – повторил Хелот совсем тихо и коснулся своего меча.
Алькасар побледнел, отступил на шаг, потом пробормотал сквозь зубы ругательство на своем языке, резко повернулся и пошел прочь, расшвыривая ногами лежавшие на земле комья снега и ветки,
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Ранним утром Хелот ехал по лесу, направляясь к городу Ноттингаму, и улыбался. На душе у него было так свежо и чисто, будто ему снова десять лет и он идет к своему первому причастию.
Накануне ему пришлось выдержать штормовой гнев Малютки Джона и ядовитое кипение отца Тука, которые негодовали на него за «дурацкое и трижды дурацкое» (по выражению духовного отца) решение отпустить Греттира Датчанина. Положение смягчил сынишка вдовы, который весьма кстати вспомнил, что у Хелота, вроде бы, действительно был в Ноттингаме какой-то приятель из норманнских вельмож и вот этот-то вельможа и помог вызволить браконьера из тюрьмы. Заявление рыжего Робина вызвало всеобщее недоумение. Алькасар был мрачнее тучи и на Хелота не глядел.
– В Ноттингаме меня знают как рыцаря Ордена Храма, – заявил Хелот. – Думаю, не будет ничего страшного, если я отправлюсь туда завтра один и посмотрю, что можно сделать.
Они сидели в харчевне Тилли и Милли в урочище Зеленый Куст и от волнения поглощали эль в чудовищных количествах. Милли запыхалась и стала красной как свекла, умаявшись таскать кувшины и наполнять кружки.
– Сын мой, у твоего плана есть чудовищный недостаток, – заявил отец Тук. – Его основа – доверие к человеку, которому мы никак не можем доверять. Надо было прирезать этого Трентира, или как там его, и дело с концом.
Стрелки закивали, Алькасар смотрел на своего друга угольными глазами, пылающими лютой злобой.
– По-моему, – неожиданно сказал сарацин, – мне надо бы пойти вместе с Хелотом.
Хелот задумчиво потыкал пальцем в пену, вскипевшую в его кружке, чтобы она опустилась, потом все так же задумчиво облизал палец.
– Это до первой встречи с Гарсераном, – сказал он наконец.
– Вот уж не думаю, что он меня узнает, – пробормотал Алькасар без особой уверенности.
– Вот как раз тебя он узнает с первого взгляда, – сказал Хелот и залпом допил свою кружку, после чего уставился Алькасару в лицо прямым взглядом. – Ты ему столько крови попортил, что он тебя и на смертном одре вспомнит.
Отец Тук громогласно заржал и опустил на плечо Хелота свою красную лапищу.
– Еретик из Лангедока, как всегда, прав, – заявил он. – Иди один, мой сын, и да пребудет с тобой святой Бернард Клервосский.
И вот зимним утром он едет один по зимнему лесу, и вороной Шериф тихо ступает по наезженной ноттингамской дороге – для одних торной, для других полной неожиданных опасностей.