– Возьмите его себе и смотрите, чтоб вас не убили, – прошелестело из темноты.
Хелот повесил ключ на шею и побежал по низкому, скользкому ходу, стены которого были укреплены бревнами.
Внезапное появление на берегу целого воинства вызвало у людей Рауля де Камбрэ недоумение, но отнюдь не панику. Сам Рауль, огромный детина в длинной, едва ли не до пят, кольчуге, заревел, как бык, и храбро повел своих в атаку. Однако даже пьяного и неукротимого графа де Камбрэ смутило жуткое чудовище, внезапно выросшее перед ним из ночного мрака. Завывая и показывая оскаленные клыки, чудище неслось впереди защитников замка. Верхом на страшном звере восседала молодая девица, идеально сложенная, но маленькая, как новорожденный ребенок. Заглушая вой зверюги, она пронзительно верещала:
– Конец света! Конец света! Я – Вавилонская Блудница на звере! Покайтесь!
«Выглядит вполне убедительно», – подумал Хелот, однако от крестного знамения удержался – не потому, что не был благочестив, но по той лишь причине, что жизнь научила его не размахивать попусту руками, если в руках обнаженный меч.
Враг дрогнул и побежал. Те немногие, что пытались сопротивляться, были смяты и уничтожены. Сам Рауль упал на землю с рассеченным черепом.
Наутро победители возвращались в замок на лодках, захваченных у врага. Хелоту очень хотелось спать. Греттир сидел в лодке мрачный как туча и не отрываясь смотрел на воду. Когда лодка ткнулась в берег, он первым выскочил на песок и, не оглядываясь, пошел в замок.
До самого вечера Хелот спал. Болело все тело, отвыкшее от нагрузок. Под окнами радостно галдели солдаты.
Проснувшись, он взял свое оружие и спустился во двор. Греттир стоял у внешнего рва, глядя на восход багровой луны.
Хелот помялся немного, а потом сказал, глядя ему в спину:
– Прощайте, сэр. Греттир не обернулся. – Вы уходите?
– Да, – ответил Хелот. – Странствующему рыцарю не пристало долго задерживаться в гостях.
Греттир уныло бросил в воду камешек и сам отвязал рыбацкую лодку.
– Наверное, вы правы, – сказал он. – Тяжело жить рядом с такими неприятными воспоминаниями. Мне жаль, что мы были так мало знакомы.
Хелот уселся и взял весла, ужаснувшись при мысли о том, что не умеет грести. Однако он довольно храбро оттолкнулся веслом от берега и сказал:
– Быть может, еще увидимся, сэр.
Греттир не ответил.
ГЛАВА ВТОРАЯ
До города оставалось еще часов пять пути. Ночь наступала в этих краях поздно, однако Хелот предпочел заночевать в придорожном трактире, что возле урочища Зеленый Куст.
Хозяева, оба небольшого роста, рыжеволосые и веснушчатые, не то брат и сестра, не то муж и жена, подозрительно осматривали пришельца. Был он худ и одет в сущие лохмотья. Темные глаза незнакомца также не внушали им доверия. Они не любили иметь дела с чужими. Он видел это по их тупо сосредоточенным минам.
Хелот снял с шеи мешочек и вынул оттуда римский динарий (в одной из деревень, подрядившись копать могилу для умерших от оспы, он случайно нашел клад монет, оставшийся здесь еще от легионеров Цезаря). Простодушные селяне вцепились в монетку, однако к самому Хелоту отнеслись без всякого интереса. Хозяйка слегка посторонилась, и, не дожидаясь более любезного приглашения, Хелот просочился в узкую щелку между ее круглым бочком и дверным косяком.
Трактир представлял собою грязную комнату с деревянными скамьями вдоль стен и массивным столом, на котором неплохо смотрелась бы пара-другая гробов. В очаге еле-еле шевелился огонь.
Хелот снял дырявые башмаки, пошевелил пальцами ног и босиком подошел поближе к теплу. Он уселся прямо на пол, осторожно поджав под себя ноги, и принялся наслаждаться свободой. Греттир Датчанин освободил пленников своего папаши, томившихся в подземельях и чердаках захудалого замка, и отпустил их на все четыре стороны, дабы без помех предаваться размышлениям. Хелот оставил лодку на берегу озера и ушел пешком, отягощенный лишь мечом и ножом. Меч ему пришлось продать, а нож он прятал в лохмотьях.
За несколько месяцев путешествия он забрался далеко на север и сейчас был неподалеку от города Ноттингама. Бывший рыцарь из Лангедока успел превратиться в отменного бродягу.
Хозяйка швырнула ему на колени миску с бобами. «Могла бы и повежливее», – подумал Хелот, грязными пальцами вылавливая из жидкого соуса бобы.
Он ел руками, не замечая, что бобы недоварены. На манеры свои Хелот давно уже плюнул. Это раньше, в баронской темнице, он каждое появление тюремщика встречал требованием подать ему столовый прибор. Впрочем, на это требование тюремщик регулярно отвечал зуботычиной и удалялся. Хелот плевался кровью ему вслед, ругал на чем свет стоит и облизывал миску языком. Он постоянно был голоден.
Обсасывая пальцы, Хелот подумал, что ему явно не хватает сейчас красных лап тюремщика, поросших черной шерстью. Ах, какое упоительное воспоминание: вот они держат миску с отвратительной на вид (и вкус) баландой, затем складываются в метательный снаряд, после чего пленник видит их уже под своей челюстью. Хрясь! И толстая спина в лопнувшей кожаной куртке неторопливо исчезает за дверью.
В глубочайшей задумчивости Хелот оглядел трактир. Ночь обещала быть прохладной и, возможно, дождливой. А уж под утро точно выпадет роса. Если дать хозяйке еще динарий, она, возможно, разрешит переночевать где-нибудь в углу. Только бы добраться до города, а уж там человек с образованием найдет себе занятие. Все-таки, на дворе просвещенный ХШ век, не дикость какая-нибудь и варварство.
Бывший рыцарь из Лангедока умел читать и писать. Он рано остался сиротой, и доблестные родители не успели привить ему отвращения к книгам. Этим и воспользовался изнывающий от скуки местный капеллан. Хелот полагал, что грамотность при надлежащем ее использовании – большая сила. К моменту своего неудачного поединка с покойным бароном Хелот успел прочесть несколько римских авторов, в том числе Сенеку. Впрочем, последнее он старался не выставлять напоказ.
Хелот смотрел в огонь и грыз ногти, когда почувствовал, что кто-то толкает его в спину коленом. Он ощутил знакомую тягомотную тоску и молча поднялся на ноги, даже не пытаясь оглянуться.