— Мерлин…
— Что?
— С твоей стороны было бы разумно ни с кем больше об этом не разговаривать. Вообще ни с кем. Понимаешь?
Я не ответил.
— Ребенок не разбирается в делах взрослых. Ну да, я понимаю, что об этом все болтают, но вот насчет принца Камлаха… — Кердик похлопал меня по колену, — Он опасен, вот что я тебе скажу. Оставь все как есть и не мозоль им глаза. Я никому об этом не скажу, можешь мне поверить. Но и ты не должен больше об этом говорить. Такое не сошло бы с рук даже законнорожденному принцу или королевскому любимцу вроде этого рыжего щенка Диниаса, но тебе… — Он снова хлопнул меня по колену, — Ты меня слышишь, Мерлин? Помалкивай, если хочешь сберечь свою шкуру, и не путайся у них под ногами. И скажи мне, кто тебе все это рассказал.
Я подумал о темной пещере в подполье и о небе высоко над головой.
— Никто мне не рассказывал. Честное слово.
Кердик хмыкнул, недоверчиво и обеспокоенно. Я посмотрел ему в глаза и сказал правду — насколько у меня хватило смелости:
— Ну да, действительно, я кое-что подслушал. Взрослые часто переговариваются у меня над головой, не замечая меня, а если и замечают, то им и в голову не приходит, что я могу что-нибудь понимать. Но иногда… — я помедлил, — иногда во мне словно звучит чей-то голос… и я словно бы что-то вижу… А еще со мной разговаривают звезды… и я слышу во тьме музыку и голоса. Это будто сон.
Кердик вскинул руку, словно желая защититься. Я думал, что он перекрестится, но он сделал знак от дурного глаза. Потом он, видимо, устыдился и опустил руку.
— Да, верно, сон. Ты прав. Видно, ты заснул где-нибудь в углу, взрослые затеяли разговор, а ты и наслушался того, чего не должен был слышать. Я чуть было не забыл, что ты всего лишь ребенок. Когда ты так вот смотришь… — Кердик поежился, — Но ты должен пообещать мне, что никому больше не скажешь о том, что услышал.
— Ладно, Кердик. Я обещаю. Но только если ты взамен пообещаешь мне кое-что сказать.
— И что же?
— Кто мой отец?
Кердик поперхнулся пивом, медленно вытер пену с лица, отложил рог и с неудовольствием посмотрел на меня.
— С чего ты взял, что мне это известно?
— Я думал, тебе могла сказать Моравик.
— А что, она знает?
В голосе Кердика звучало такое удивление, что я сразу ему поверил.
— Когда я ее спросил, она ответила, что есть вещи, которых лучше вообще не касаться.
— И правильно сказала. Хотя, по-моему, это была просто отговорка и Моравик известно не больше, чем всем остальным. Но если тебе, юный Мерлин, интересно, что об этом думаю я, так я тебе скажу, что если бы госпожа считала нужным, чтобы ты знал, кто твой отец, она сама бы тебе и рассказала. Но что-то мне сомнительно, чтобы ты это узнал в ближайшем будущем.
Я увидел, что он еще раз сделал охранительный знак, но теперь уже стараясь, чтобы я этого не заметил.
— Ты дал мне слово. Не забыл?
— Нет.
— Я присматривался к тебе. Ты не похож на других, и иногда я думаю, что ты ближе к диким животным, чем к людям. Ты знаешь, что имя, которое дала тебе мать, означает «сокол»?
Я кивнул.
— Ну ладно, ты вот о чем подумай. Пока что лучше бы тебе выбросить из головы мысли о соколах. По правде говоря, их и так слишком много развелось. Мерлин, ты видел вяхирей?
— Диких голубей, которые пьют из фонтана вместе с белыми голубями, а потом улетают прочь? Конечно. Я кормлю их зимой, вместе с домашними.
— У меня на родине говорят, что у вяхирей много врагов, потому что у них нежное мясо и вкусные яйца. Но они живут и благоденствуют, потому что умеют вовремя улететь. Госпожа Ниниана может называть тебя соколом, если ей так угодно, но тебе еще далеко до сокола, юный Мерлин. Пока что ты всего лишь голубь. Не забывай об этом. Держись потише и вовремя улетай. Запомни, что я тебе сказал.
Кердик покачал головой и протянул руку, чтобы помочь мне подняться.
— Как твоя рана?
— Жжет.
— Значит, уже затягивается. На самом деле там ничего серьезного, должно быстро зажить.
Рана действительно зажила быстро, не оставив после себя ни малейшего следа. Но я помню, как она ныла той ночью. Боль не давала мне уснуть, и Кердик с Моравик, лежавшие в другом углу, помалкивали — наверное, опасаясь, как бы я чего не узнал из их бормотания.
Когда они уснули, я тихонько выбрался из комнаты, обойдя ворчащего волкодава, и отправился в подполье.
Но из всего, что я слышал той ночью, в памяти у меня остался лишь нежный, как у дрозда, голос Ольвен, певшей незнакомую мне песню о диком гусе и охотнике с золотой сетью.