– Ой, – низким голосом сказала Света. – Что это с ними?
Четырех с половиной мерные футболисты ожили. Холодея от предчувствий, Тимофеев наблюдал за развитием событий. Сначала медленно, затем все увереннее игроки заметались по полю, разыгрывая нехитрые комбинации вроде фланговых передач или навесов на штрафную площадку в расчете на ошибку защитных линий. Из числа играющих стихийно выделились вратари, которые тут же нервно запрыгали между штангами. Четырехгранники застряли в обороне, игра у них что-то не клеилась.
– Пресловутая выездная модель, – машинально отметил Тимофеев. – Играют на ничью.
– Продуют, – заверила его девушка. – Как наши в Мексике.
Некоторое время они молча следили за игрой.
– Это гениальное изобретение, – вдруг провозгласила Света. – Ты создал телеигру, которая играет сама по себе, а потребители могут сидеть и активно сопереживать своей команде.
– Не хочу я быть потребителем в игре, – откликнулся Тимофеев. – Неинтересно. Как в настоящем футболе: включил телевизор и сиди смотри… выездную модель.
– В настоящем футболе уже не так, – со знанием дела заметила Света. – Сейчас в почете атакующий футбол. Видишь, как мои трехграннички наседают?.. Давай поиграем сами, – внезапно предложила она.
– Давай! – согласился Тимофеев и взялся за отвертку.
Быстро и точно он вернул схему телеигры в исходное состояние и завинтил корпус.
– Трехгранники выигрывают, – сообщила ему Света. – Моя школа! Две штуки подряд…
Тимофеев ошеломленно взглянул на телеэкран. Игра шла на совесть, без компромиссов. Тимофеев резко встряхнул коробку игры и зачем-то приложил ее к уху.
– Давай, жми! – вскрикнула Света, смущенно оглянулась на Тимофеева и зарумянилась.
Тимофеев, напротив, был бледен.
– Света, – промолвил он упавшим голосом. – Понимаешь, они меня не слушают, поросята.
– Ничего, заставим, – уверенно сказала девушка, поглощенная процессом сопереживания.
– Они сами по себе… – бубнил Тимофеев, теряя остатки уважения к своему инженерному гению. – Играют, и все тут… Вот оно, многомерное пространство, леший бы его взял…
Света наконец осознала всю нелепость ситуации. Она обратила порозовевшее личико к Тимофееву и широко распахнула свои бездонные глаза, которые быстро и до краев наполнились изумлением.
– Как же так? – спросила она. – А я хотела попросить тебя подкрутить еще дальше! Интересно же…
Тимофеев стиснул зубы, бросил телеигру на пол и легонько притопнул по ней ногой. Футболисты, не обращая на него внимания, устраивали друг другу жесткий прессинг. Тогда Тимофеев закрыл глаза и обессиленно потащился в угол, на диван.
– Не все еще можно понять на нынешнем уровне научной и технической мысли, – отрешенно произнес он. – Это загадка для грядущих поколений исследователей.
– Еще чего! – отрезала Света, быстро овладевая собой. – Справимся своими силами.
Она резко дернула за шнур, соединявший игру с телевизором, и вырвала его из гнезда. Предоставленные самим себе футболисты поменялись воротами и начали с центра поля.
– Квазизамкнутые пространственные множества… – пробормотал Тимофеев. – Самообучающаяся вероятностная система, смоделированная на серийной электронно-лучевой трубке…
Он и сам не помнил, где нахватался этой зауми.
Света продолжала бушевать. Она покрутила все регуляторы, какие только нашла, даже пощелкала переключателями каналов в надежде, что предусмотренный на это время программой передач «Вестник животновода» совладает с вероятностной системой, самозабвенно гонявшей по экрану квазизамкнутый мяч. Но этого не произошло.
– А мы тебя выключим, – зловеще сказала Света, не любившая уступать, и вытащила вилку из сетевой розетки.
Спустя мгновение четырехгранники получили право бить пенальти и, конечно же, позорно промазали.
– Бесполезно, – комментировал Тимофеев, не без интереса следивший за происходящим. – Они черпают энергию прямо из мирового пространства, потому что в измерениях выше третьего нет объемных ограничений.
Света подняла с пола коробку, взвесила ее в руке и прицелилась в кинескоп. Тимофеев с криком сорвался с дивана, бросился к ней и силой удержал от необдуманных действий.
– Знаешь, что может произойти, если пропадут границы для разномерных континуумов? – спросил он Свету, нежно обнимая ее хрупкие плечи. – Ломка нашего пространства-времени, галактическая катастрофа!
Девушка испугалась и прижалась к не слишком широкой, но все же вполне надежной груди Тимофеева. У того сладко замерло сердце, перед глазами повис радужный туман, научная проблематика напрочь вылетела из головы… И ничего нет удивительного в том, что они стали целоваться и на полчаса позабыли о взбесившейся телеигре.
– А сейчас будет фильм, – бодро сказала Света, осторожно высвобождаясь и приводя в порядок прическу. – Долго они намереваются играть?
– Подозреваю, что вечно, – предположил Тимофеев. – Они же ничего больше не умеют, как самые настоящие футболисты. Для того и созданы.
– Да, история с телевизором… – вздохнула девушка. – Ну что же – пойдем к нам, посмотрим фильм в красном уголке.
– Я кинескоп заменю, – пообещал Тимофеев. Поразмыслив, добавил: – На днях.
Вернувшись часов этак шесть спустя, в которые вместились и совместный просмотр телефильма, и прогулка при свете фонарей в сопровождении хоровода плавно кружащихся снежинок, и уже более уверенные поцелуи в чужом подъезде, Тимофеев обнаружил игру в полном разгаре. Команды испытывали на прочность итальянскую систему. Приподнятость настроения вызвала у Тимофеева сильный позыв к парадоксальным и непредсказуемым действиям, которые, однако же, бывали единственно правильными в ситуациях наподобие этой.
Народный умелец-неудачник ногой придвинул табурет поближе к резвящемуся телевизору и сел. На лице его, розовом с мороза, непроизвольно вспыхивала улыбка, навеянная свежими впечатлениями. Но Тимофеев был настроен решительно.
– Мужики, – сказал он строго. – Это нечестно. Прямо надо заявить, что это настоящее свинство с вашей стороны.
Трехгранник, лихо шедший с мячом по правому краю, упустил его за боковую линию и замер.
– Мне уже глубоко за двадцать, – продолжал Тимофеев, не заметив перемен на поле. – А точнее – двадцать два. Я живу один безумно продолжительное время, и нет никаких надежд на следующую пятилетку моей биографии. Но появилась она, Света… как луч света… Думаете, интересно ей приходить ко мне и глядеть, как вы носитесь с пузырем?!
Игроки больше не двигались. Застыв на своих местах, они прислушивались к звукам человеческой речи. Только вратари, взвинченные игрой, никак не могли угомониться и по-прежнему метались в воротах.
– Я допускаю, что игра в футбол есть единственная форма вашего существования, – заверил их Тимофеев. – Но поймите и вы меня! Где я возьму денег на новый кинескоп? Моя стипендия рассмешит кого угодно… Опять вагоны разгружать?! Поимейте совесть, братцы. Ведь гибнет человек, на глазах тонет…
Он горестно махнул рукой и пошел спать на старый, продавленный диван, покрытый пожилым верблюжьим одеялом.
Утром игроки весело гоняли мяч, хотя разметки поля не было. Наверное, шла разминка. Тимофеев пил чай, и сердце его было переполнено скорбью. Потом он вымыл посуду и ушел на занятия.
Вечером в дверь комнаты осторожно постучались.
– Можно? – шепотом спросила Света, заглядывая вовнутрь.
Тимофеев сидел на полу и копался в древнем радиоприемнике «Мир», периодически чихая от пыли, слетавшей с ламп и конденсаторов.
– Делаю квадрофоническое вещание, – сообщил он. – Представляешь: музыка изо всех углов, можно даже с потолка, а динамиков нет. Нелинейное распространение акустических колебаний. Новое слово в технике!
– А как телевизор? – начала было девушка и осеклась.
Телевизор вовсю работал, хотя и не был включен в сеть. Шла передача «Человек и закон». Серьезный, озабоченный всеобщей бесхозяйственностью доктор юридических наук устало корил директора химического комбината за отравление отходами прилежащих водоемов. Изображение было цветным и объемным, от выступающего пахло одеколоном «Эллада». Футболисты расположились по краям экрана, образовав нечто вроде затейливой виньетки, и внимательно слушали.