— Прими мои извинения, принц. Уверяю тебя, наш бой будет честным. Мне незачем прибегать к хитрости, ведь на моей стороне Порядок. Вот что я предлагаю: мы будем сражаться за меч. Победишь ты — рать Порядка отступит от Танелорна, земля вокруг города возродится, никто не пострадает. Возьму верх я — ты отдашь мне меч, и я уйду, а вы отбивайтесь, как сумеете.
— Мы с моим мечом связаны неразрывно, — сказал я, — мы с ним одно целое. Если ты возьмешь этот меч в руки, он убьет тебя. И со временем вернется ко мне. Поверь, рыцарь, я не преувеличиваю и не пытаюсь тебя припугнуть. Но дело обстоит именно так. И сейчас мы преисполнены сил — благодаря твоим глупым воинам. Ты, и никто другой, оделил нас жизненной силой.
— Значит, я ее и отберу. Соглашайся, принц. Впусти меня, и мы сразимся на виду у всех — на главной площади.
— Поединки в Танелорне запрещены, — я не сомневался, что он это знает и без меня.
— Надо же! — язвительно воскликнул он. — Значит, тебе запрещают драться? — в его голосе прозвучала неприкрытая насмешка. Тон рыцаря сделался вызывающим. — И кто, если не секрет? Надеюсь, ты еще не дошел до того, чтобы безропотно подчиняться бессмысленным традициям? Всякий свободный человек имеет право защищать свою жизнь. Имеет право с гордостью носить оружие и применять его, когда вынуждают обстоятельства. По крайней мере, так заведено у нас — у тех, кто служит Порядку. Мы отринули бремя ритуалов, и перед нами возникло юное и чистое будущее. А ваши традиции, ваши ритуалы — всего лишь правила, за давностью лет утратившие смысл. Если хочешь выжить, нужно забыть о ритуалах. Иначе пропадешь. Нельзя сражаться с такой ношей на плечах. Все очень просто, принц: те, кто не сопротивляются Хаосу, рано или поздно будут им уничтожены.
— А если вы уничтожите Хаос? — уточнил я. — Что тогда?
— Порядок восторжествует. Непредсказуемость исчезнет навсегда. Неопределенность сгинет, будто ее никогда и не было. Все в мироздании займет отведенное ему место, каждый человек, каждое живое существо займется полезным делом. И мы наконец узнаем, что нам сулит будущее. Удел человеческий — докончить работу богов и завершить божественную симфонию, в которой все мы — инструменты.
Мне подумалось, что прожил я уже немало, но ни разу не слышал ничего, хотя бы отдаленно похожего на этот горячечный бред, да еще столь связно изложенный. Наверное, в детстве я прочел слишком много книг, а потому древние, как мир, доводы в оправдание жажды власти были мне хорошо знакомы. В тот самый миг, когда взывают к сверхъестественным материям, понимаешь, что твой собеседник — лжец, свято верящий в собственные бредни, и доверять ему нельзя ни в коем случае.
— Удел человеческий? Ты хотел сказать — твой удел? — я оперся на парапет, как крестьянин опирается на забор, болтая с односельчанином. — Тебе доподлинно известно, что правильно, а что нет? По-твоему, к добродетели ведет одна-единственная дорога? Этакая торная тропа в вечность? Мы, слуги Хаоса, смотрим на мир немножко иначе.
— Ты смеешься надо мной, принц. Но у меня преимущество: мой мир со временем станет таким, каким я его вижу. А твой, боюсь, не воплотится в явь никогда.
— Мне это ни к чему, рыцарь. Я не стремлюсь изменить мир. Живу как живется, и меня это вполне устраивает. В твоем могуществе я не сомневаюсь: недаром Порядок изгнал из этого измерения моих союзников. Теперь, насколько я понимаю, между тобой и полным покорением этого мира стоит только мой меч и город за моей спиной. Я знаю, что мы можем победить тебя. Не спрашивай, откуда мне это известно. Скажу лишь, что мы, слуги Хаоса, больше вашего полагаемся на удачу. А что такое удача? Благосклонность толпы… Как бы то ни было, мы на нее полагаемся. А заодно верим в самих себя.
— Не мне ввязываться в спор с тем, кто сведущ в мелнибонэйской софистике, — отозвался рыцарь, продолжая теребить свои ленты. — Притязания твоего покровителя Ариоха, принц Эльрик, прекрасно известны. Будь его воля, он принялся бы тасовать миры как колоду карт, — подул прохладный ветерок. Рыцарь словно запутался в разноцветных лентах, обмотавших его, казалось, с головы до ног. Почему он их не снимет? Можно подумать, ему претит вид неразукрашенных доспехов. Или ему хочется яркости красок? Как если бы его целую вечность держали в черно-белом мире, как если бы от пестроты наряда зависела его жизнь… Когда лучи солнца упали на его доспехи, почудилось, что наш гость охвачен пламенем.