Греческий купец распродал свой живой товар очень быстро. Щенки боевых псов разбирались, как горячие хлебцы у лоточников. В корзине остался только один щенок, совсем квёлый. Он почти не подавал признаков жизни. Грек долго с сомнением присматривался к нему, а затем решительно сказал Сагарис, которая наблюдала за процессом торговли:
— Что смотришь, красавица? Жалко щенка?
— Да, — коротко ответила девушка.
Под её суровым взглядом грек смутился и отступил назад. Он был немало наслышан о грозных воительницах Дикой степи и сразу понял, кто перед ним. Греки называли их амазонками, а скифы — эорпата, мужеубийцами. Сагарис была в полном боевом облачении и выглядела как богиня войны. Её чёрные глаза дико сверкнули, а хищный прищур не сулил купцу ничего хорошего.
Конечно, во время большого Перемирия грек находился в полной безопасности. Любой нарушитель веками установленного порядка был бы немедленно казнён стражами, охранявшими покой торговцев и покупателей. Но легендарные воительницы считались настолько непредсказуемыми и своевольными, что с ними нужно было держать ухо востро.
— Тогда возьми его себе, — неожиданно расщедрился грек. — Если выходишь щенка, будет тебе верный друг.
Так у Сагарис появился пёс, о котором можно было только мечтать. Она возилась с ним так, будто пёс был её родным ребёнком. Какое-то время щенок пребывал между жизнью и смертью, но затем благодаря советам матери-жрицы и её чудодейственному зелью быстро пошёл на поправку. А спустя полтора года превратился в грозу всех псов поселения. И на охоте ему не было равных. Казалось, что пёс понимает не только человеческую речь, но даже умеет читать мысли своей хозяйки. Сагарис назвала его Бора (Жёлтый) из-за удивительного золотистого окраса.
Когда Бора мчался за очередной добычей (в степи воительницы в основном охотились на оленей и тарпанов), его шерсть, словно золото, сверкала на солнце. Он обладал потрясающей скоростью, неуёмной свирепостью и безумной храбростью. Однажды Бора сражался с волчьей стаей и вышел из схватки победителем.
Чтобы хоть как-то обезопасить его от клыков серых хищников, Сагарис соорудила ему широкий ошейник, окованный острыми шипами. Любимым волчьим приёмом была хватка за горло, и ошейник становился непреодолимой преградой даже для матерого волка. А среди них встречались особи ростом с жеребёнка…
Неожиданно Бора встал и издал низкое, утробное рычанье. Сагарис насторожилась — к пещере кто-то приближался. Человек был ещё далеко, но пёс имел превосходный слух. Жилище Сагарис находилось несколько на отшибе, далековато от других пещер, и девушка никогда не теряла бдительности. Она потянула к себе свой любимый топор, который, как когда-то в детстве, лежал рядом, на постели, и застыла в напряжённом ожидании.
Но вот Бора успокоился и снова лёг, не выпуская из поля зрения вход в пещеру, закрытый пологом из шкур тарпана. Вскоре в жилище Сагарис боязливо заглянула Пасу.
— Придержи своего зверя! — попросила она, с опаской глядя на пса.
— Не бойся, — засмеялась Сагарис. — Он девственниц не трогает.
Пасу была старше её на полгода, и весной ей предстоял поход в долину, где находилось святилище Язаты. Там из-под земли били горячие ключи, и трава всегда была зелёной, мягкой и сочной, даже зимой. Именно в этой прекрасной долине воительниц ждало испытание — близость с мужчинами.
Подружка боязливыми мелкими шажками приблизилась к ложу Сагарис и пёс презрительно отвернул в сторону свою лобастую голову. Он почему-то недолюбливал Пасу. Возможно, потому, что от неё пахло кошками. У Пасу была любимица — крупная серая кошка, пушистая шубка которой испещрили чёрные полосы и пятна. Девушка в кошке души не чаяла. Поэтому и не завела себе пса, полагаясь на Сагарис, с которой они всегда охотились вместе.
— Ну как я тебе? — спросила не без гордости Пасу и эффектным движением сбросила с себя шапку-колпак и меховой кафтан.
Обычно воительницы носили длинную одежду, не стесняющую движения, стянутую поясом и скреплённую на груди и плечах фибулами, а также широкие шаровары. Ворот, рукава и подол одежды обшивались мелкими бусами, а платье именитых воительниц, которые много раз ходили в набеги, было украшено ещё и вышивкой золотом.