Половодье в Сахаре — только кажущийся парадокс. На самом же деле, по статистике, в этой части Сахары гораздо больше людей тонет в воде, чем погибает от жажды. Затопление огромных поверхностей, где обычно воды не бывает ни в одно из времен года, иногда наступает так внезапно, что ни люди, ни животные не успевают спастись.
Многие пустынные животные, для которых вода в нормальных жизненных условиях — стихия совсем незнакомая, тонут не так легко, как можно было бы предположить. Большинство из них хоть и не могут далеко уплыть, но, как меня убедили отдельные опыты (особенно с пресмыкающимися), многие из них способны держаться на воде довольно долго. Шипохвосты и рогатые гадюки так надуваются, что погружаются в воду не больше, чем если бы были сделаны, к примеру, из пробки, и неподвижно лежат на поверхности. Другие (вараны, песчаные змеи) даже плавают очень быстро и упорно, если вода не слишком холодна.
«Приземлившись» в Адраре, мы осознали, что находимся уже в совершенно ином месте, ином мире: здесь начинается Большой юг. Трудно сказать, отчего возникает это ощущение. Может быть, оттого, что здесь действительно нет почти ничего, что напоминало бы Европу, — все иное, начиная с архитектуры и кончая поведением людей. Знакомый нам мир напоминала только небольшая группа автостоповцев у столба на перекрестке дорог за оазисом. Расстояния на указателях потрясали; но до Гао отсюда уже всего 1508 километров. Однако вскоре довольно драматические обстоятельства убедили нас в том, что и здесь случается всякое.
Как я уже говорил, мы жили в страшной спешке и стремлении сделать невозможное возможным; до сегодняшнего дня скорость нашего передвижения давала нам надежду на успех. Поэтому мы не почувствовали никакой радости при виде восьми коллег-автостоповцев, которые явно ждали уже довольно давно у «накатанной пустыни» (асфальтированное шоссе кончилось перед Адраром). Движение здесь было не слишком оживленным, и по неписаным правилам автостопа положено соблюдать очередь. Боясь потерять хотя бы час драгоценного времени и выбиться из графика, мы приблизились к одному из ожидающих молодых людей и спросили его, как долго они ждут. Мы не строили иллюзий и были готовы к самому худшему — услышать, например, что они ждут уже пять часов или что-либо подобное. Услышав ответ, мы решили, что плохо поняли, но он спокойно повторил, и теперь уже ошибки быть не могло: двенадцать дней. Наш график и программа работ разлетались в пух и в прах. Казалось бы, единственное логичное решение — быстро вернуться на север, последовать советам сотрудников нашего посольства.
Но это означало бы поднять белый флаг над нашими самыми смелыми и самыми великолепными устремлениями и признаться, что мы переоценили себя и что все это не в наших силах.
Однако человек обладает одной особенной чертой характера: он может пойти на риск, материальный ущерб и потери ради совсем бессмысленных целей, идеалов и иллюзий и даже полных безумств. Возможно, это и есть в нем самое ценное, и именно это и делает его разумным существом.
В нашем случае возникал еще один вопрос: а стоит ли стремиться попасть как можно дальше в глубь Сахары, когда Северная Сахара была нам тоже незнакома? Но она была доступнее, а потому обещала больше возможностей эффективной деятельности.
Решить этот вопрос было так трудно, что я даже заболел. Позднее, впрочем, — когда уже все кончилось, — выяснилось, что виноваты в этом были какие-то кишечные амебы и что подобные неприятности поджидают и них краях каждого европейца, если, конечно, он не живет в стерильной среде и не питается только консервами и переваренными продуктами. Состояние, о котором идет речь, настигает вас внезапно, как ураган, и, если терпящему бедствие не удастся в течение одной-двух минут найти уединенное местечко, могущее выполнять функции заведения, обозначаемого обычно 00, WC и т. п., все кончено. В соответствии с общепринятой врачебной теорией бороться с этой болезнью нужно строгим соблюдением гигиены. Не верьте этому. Болезнь нужно пережить — это лучший способ бороться с ней; и тогда ваше тело смиряется с присутствием новых жителей в пищеварительном тракте. Проблема заключается в том, чтобы достойно пережить эти три дня ужаса. За три упомянутых дня я превратился в развалину. Едва только я пытался попробовать что-либо съесть или выпить, как все это проскакивало через весь пищеварительный тракт в течение пяти минут и выходило наружу таким свежим, что можно было снова начинать есть. До этого мы жили в полном соответствии с правилами гигиены; воду мы, например, обрабатывали таблетками пантоцида, который в основе своей является хлорамином, превращающим воду в отвратительное пойло. На четвертый день болезнь кончилась и с тех пор не возобновлялась, несмотря на то что я возненавидел гигиену — пил воду из луж, ел то же, что и местные жители (хотя как раз это инструкции по гигиене и запрещают), и т. п. Петра эта оскорбительная болезнь настигла двумя неделями позже. Если говорить о Софье, то мы никогда не замечали за ней ничего, кроме того, что во время пребывания в Айн-Салахе она внезапно убегала от нас неизвестно куда и не желала, чтобы ее сопровождали. Лицо ее в эти дни имело особенное, задумчивое выражение.
Как нам все-таки удалось выбраться из Адрара? Наши конкуренты выставляли дежурных на перекрестке только утром и вечером; ночью они спали, а днем бродили по оазису или плескались в местном бассейне. Поразительно то, что все свои вещи они оставляли у указателя направления на краю оазиса, уходили от них на полдня и никто вещи не караулил. На североафриканском побережье уже через час от вещей вряд ли бы что-либо осталось, а в Южной Италии все это вы не укараулили, даже если бы все время сидели на вещах. В Сахаре же не только не крадут — не раз случалось, что нас с трудом разыскивал человек, чтобы отдать нам то, что, как он думал, мы потеряли или забыли. Постепенно мы все более убеждались в том, что подобная честность не единственная особенность в здешних взаимоотношениях, которая ошеломляет и поражает приезжих. Если бы условия жизни в Средней Сахаре не походили на ад, можно было бы сказать, что здесь живется как в раю: очутись вы в трудных или стесненных обстоятельствах, ним поможет Первый же встречный и обидится невероятно, если вы спросите, что вы ему за это должны. Цена человека, видимо, обратно пропорциональна частоте его появления. Если в переполненных людьми цивилизованных центрах человек живет с безнадежным чувством отчуждения и одиночества среди равнодушной толпы, в Сахаре как раз все наоборот. Когда-нибудь здесь будут санатории для душевнобольных, например для страдающих клаустрофобией.
Прежде чем я окончательно покончу с воспоминаниями об Адраре, я должен упомянуть о встрече с «пророчим», происшедшей перед самым нашим отъездом на местом рынке. Рынок интересовал меня скорее как объект для фотосъемки, чем источник покупок. В кадр случайно попал огромный негр, который шел по рынку, вызывающе жестикулируя руками и обращаясь к присутствующим с речью. Голос его звучал мощно и настойчиво, а взгляд блуждал по толпе. Я решительно не понимал, о чем он говорил, а те, что понимали, со всей очевидностью этим пренебрегали. Поскольку я испытываю недоверие к каким бы то ни было фанатикам, я быстро покинул рынок, чтобы случайно не попасть в поле зрения этого человека. Но «звероучитель» (так называем мы, биологи, вероучителей), очевидно, тоже покинул рынок, но только с другой стороны, он обошел его, и на следующем углу мы с ним столкнулись. Сердце у меня екнуло, когда он направился прямо ко мне и начал в чем-то со страстной настойчивостью меня убеждать. Вид у него был угрожающий. Потом он протянул мне клочок бумаги и ручку. Видно было, что ничем особенным мне это не грозит, и я одарил его самой любезной улыбкой и с готовностью написал: «Иржи Галеш, Прага 7, Янковцова, 47». Заговорщическим жестом надежного союзника я протянул ему листок. Лицо его засветилось от восторга, — очевидно, я написал как раз то, что он хотел. Тут он дал выход своим чувствам, обнял меня и потряс мне руку. И поспешил дальше. Жаль, что я никогда не узнаю, стал ли я вместе с ним основателем новой религии или всего лишь принял участие в кампании по сбору подписей для учреждения общественной плевательницы на рынке — кто знает? Когда я снова попал в Адрар в 1971 году, своего пророка я уже там не застал.