Здесь не место вдаваться в детальный анализ всех тонкостей «витичевской топонимии», требующих отдельного рассмотрения. Однако даже из приведенных летописных фрагментов вполне очевидно, что исходной являлась никак не форма Вятичев, а, вероятнее всего, *Вѣhти(е)чевъ. Дело в том, что древнерусская фонема h «представляла собой (если не во всех позициях, то во многих) протяженный гласный недостаточно выявленного качества. Она была близка к е и и и, по-видимому, произносилась как звук, средний между ними, т. е. как е закрытый, однако не смешивалась ни с и, ни с е [7. С. 30]. В последующем h во многих говорах русского и белорусского языков постепенно превратился в е; в некоторых русских говорах и в украинском языке совпал с и; в ряде украинских, белорусских и севернорусских говоров звучит или как дифтонг ие, или как напряженный (закрытый) ê, т. е. близко к первоначальному древнерусскому звучанию [7. С. 80].
Помимо того, нельзя исключать (в рамках предлагаемого в книге Д. Е. Мишина), что разбираемый полисоним стал известен анонимному автору записки через мадьярское языковое посредство; эту возможность следует принимать во внимание при лингвистических выкладках.
Во-вторых, у Константина Багрянородного Витичев упоминается применительно к ситуации середины Х в., в связи с тем, что город являлся пунктом сбора росов и крепостью на пути «из варяг в греки». Однако в IX ст. эта торговая артерия, как неоднократно отмечалось в историографии, еще не существовала на всем ее протяжении. Главные торговые связи между «северными народами» и югом осуществлялись в первую очередь по Волге и ее притокам (С. 177–179). Таким образом, функционирование Витичева в указанном византийским императором качестве на исходе IX в. остается под вопросом.
Наконец, в-третьих, время возникновения Витичева нам достоверно не известно, т. е. мы не знаем, существовал ли он в конце IX ст. Но результаты проводившихся в 1961–1962 гг. под руководством Б. А. Рыбакова археологических раскопок делают такую возможность не исключенной. На территории села Витачева в эти годы проводилось рекогносцировочное изучение так называемого Северного городища. Согласно Б. А. Рыбакову, внутри Северного городища стратиграфически выделяются два слоя: слабо выраженный нижний, датируемый первой половиной — серединой Х в., и верхний, относящийся к концу Х — началу XI в., который можно сопоставить со временем строительства оборонительных линий от печенегов на юге Руси при Владимире Святославиче [8. С. 34; 9. С. С. 128]. Поскольку археологи далеко не всегда имеют возможность дать абсолютную хронологию того или иного памятника, то нижнюю границу упомянутого нижнего слоя в принципе можно распространить на конец IX в.
Раскопками выявлено, что в X — начале XI в. Витичев действительно являлся мощной крепостью [8. С. 34–35; 9. 128–129], что косвенно подразумевается в тексте трактата Константина Багрянородного. Но если в конце IХ в. эта крепость еще не являлась важным укреплением и речным портом (последнее, кажется, выявляется археологически [9. С. 128]) на пути из «варяг в греки», то какой могла быть ее роль тогда?
Во-первых, Витичев мог оборонять от степняков южные рубежи Полянской земли и Руси. Стугна, около впадения которой в Днепр располагался Витичев, являлась последним речным рубежом перед Киевом: на север от Стугны лежал «бор велик», окружавший Киев, на юг — огромная степная «поляна» площадью в 5 тыс. кв. км., тянущаяся почти до реки Рось [9. С. 126]. Во-вторых, крепость контролировала позднее стратегически важный брод через Днепр (Витичевский брод) (см.: [8. С. 34]). В этом качестве Витичев мог выступать как один из пунктов на сухопутном торговом пути, соединявшем Азию и Европу. В-третьих, Витичев мог являться одним из центров торговли «леса и степи». В-четвертых, Витичев мог выступать как крепость на днепро-волжском речном пути (вниз по Днепру, затем по морю до устья Дона, вверх по этой реке, далее волоком в Волгу и по ней в Хазарию); по мнению Д.Е. Мишина, в IX ст. «купцы-русы часто использовали именно такой путь» (С. 57). Конечно, все сказанное о потенциальных функциях Витичева в конце IX в. — только умозрительные предположения, которые, однако, могут быть использованы при обосновании гипотезы о его тождестве Ва._._.т (Вантит, Вабнит) мусульманских писателей.
Вместе с тем, по нашему мнению, предлагаемую Д. Е. Мишиным трактовку полисонима Ва._._.т (Вантит, Вабнит) как Витичев категорически элиминировать не следует. Но оригинальная гипотеза ученого еще нуждается во всестороннем обсуждении и дополнительном обосновании. Поэтому, а также принимая во внимание высказанные нами выше соображения, положение автора монографии, согласно которому под частью сакалиба Анонимной записки дóлжно разуметь исключительно полян, требует дальнейшей серьезной разработки.