Как и все остальные дети, я не болтался без дела. Вечно требовалось принести дров или воды, а два дня я провел, помогая обжигать зеленый налет с корпуса одного из судов. Все это мне нравилось, хотя приходилось драться с дюжиной датских мальчишек. Все они были крупнее меня, и я вечно ходил с подбитыми глазами, растянутыми запястьями, выбитыми зубами и в синяках. Самым главным моим врагом стал мальчишка по имени Свен, на два года старше, очень крупный для своего возраста, с круглым глупым лицом, отвисшей челюстью и бешеным нравом – сын одного из рулевых Рагнара по имени Кьяртан.
Рагнару принадлежало три корабля, сам он командовал одним, Кьяртан – вторым, а высокий, обветренный викинг Этил правил третьим. Кьяртан и Эгил, конечно же, были еще и воинами: рулевые водили свои команды в бой и считались важными людьми, на их руках болталось много тяжелых браслетов. Сын рулевого Кьяртана, Свен, возненавидел меня с первого взгляда и называл английским дерьмом, козьим навозом и собачьей вонью. Он был старше и крупнее и запросто мог меня побить, но я уже успел обзавестись друзьями. По счастью, Рорика Свен ненавидел почти так же сильно, как и меня, и вдвоем с Рориком мы могли дать отпор, поэтому через некоторое время Свен начал обходить меня стороной, если не был уверен, что я один. Поэтому, если забыть о Свене, лето было чудесным. Я вечно ходил чумазым и голодным, но Рагнар все время веселил нас, и я редко чувствовал себя несчастным.
Рагнар часто уезжал, большая часть датского войска проводила лето, разъезжая по Нортумбрии и подавляя очаги последнего слабого сопротивления, но новостей датчане привозили мало, и никогда – о Беббанбурге. Судя по всему, северяне везде побеждали, потому что каждый день в Эофервик на поклон к Эгберту прибывали новые таны. Эгберт жил теперь в замке короля Нортумбрии, хотя победители вытащили из замка все, что имело хоть какую-то ценность. Пролом в стене починили в тот самый день, когда мы копали огромную яму на поле, по которому в панике бежала наша армия. Мы побросали в эту яму гниющие тела нортумбрийских мертвецов. Некоторых я знал. Наверное, среди них был и отец, но я его не видел. Оглядываясь назад, скажу, что и не скучал по нему: он всегда был угрюм, вечно ожидал худшего и не любил детей.
Самой тяжелой работой для меня оказалась покраска щитов. Сначала требовалось выварить шкуры, чтобы получился клей – густая липкая масса, которую вливали потом в порошок из растертой большими каменными пестиками меди. В результате получалась тягучая голубая паста, ее наносили на новые щиты. После такой работы я несколько дней ходил с голубыми руками, зато щиты наши, висевшие на бортах корабля, смотрелись просто великолепно.
У всех датских судов тянулся по борту брус, на котором укреплялись щиты – внахлест, словно в боевом построении. Свежепокрашенные щиты предназначались для судна Уббы, и я помогал обжигать и чистить этот корабль. Убба вроде бы собрался уходить и хотел, чтобы его драккар красиво смотрелся. Нос судна круто выгибался над водой, словно грудь лебедя, а потом тянулся вперед, увенчанный головой полудракона-получервя. Голову эту можно было снять и положить на дно.
– Мы снимаем головы чудовищ, – объяснил мне Рагнар, – чтобы они не отпугивали духов.
К тому времени я уже немного понимал датский язык.
– Каких духов?
Рагнар вздохнул, столкнувшись с таким невежеством.
– У каждой земли есть свои духи, ее мелкие боги, и, когда мы подходим к своей земле, мы снимаем головы, чтобы духи в испуге не разбежались. Сколько раз ты сегодня дрался?
– Ни разу.
– Тебя уже боятся. А что это у тебя на шее?
Я показал. То был грубый железный молот, верней, маленький молоток размером с большой палец руки. При виде него Рагнар расхохотался и потрепал меня по голове.
– Мы еще сделаем из тебя датчанина, – сказал он с довольным видом.
Молот был посвящен Тору, датскому богу, почти такому же важному, как Один (так они называли Вотана). Я несколько раз спрашивал, главнее ли Тор, чем Один, но, похоже, никто этого не знал, а может, им было все равно. У датчан не было священников, и мне это нравилось, ведь священники вечно запрещали делать то или другое, вечно пытались учить меня читать или требовали молитв. Жизнь без них текла гораздо приятнее.