(обед)
— Мульча, отвали… — шепчу я уголком рта, не желая привлекать внимания к ситуации.
Но наглая кошатина, делая вид, словно не слышит, бодро чапает рядом со мною на обед, видимо намереваясь славно перекусить под шумок. Я же, занятый мыслями о еде, как-то совсем упустил из вида факт того, что выхожу в общественное пространство. Поэтому, когда медсестра пригласила следовать за ней, просто встал и пошёл. А за дверью — люди! Мало того, что я от них слегка отвык, так они специально пришли посмотреть на меня! Стоят вдоль стен, выглядывают из дверей палат. И больные, и медперсонал. Улыбаются, кланяются. А у меня ещё не тот уровень энергии в организме и гибкости, чтобы отвечать по всем правилам. Из-за этого только наклоняю в ответ голову и тоже улыбаюсь. По-отечески. Надеюсь, если японцы на такое неуважение обидятся, то несмертельно. Ещё Мульча подсуропливает. Пристроилась сбоку и топает с независимым видом, задравши хвост. Представляю, как мы втроём смотримся со стороны. Медсестра, я и кошка!
Завернув за угол, замечаю впереди, в отдалении, большую видеокамеру на подставке и оператора с помощником.
«Несанкционированная съёмка! — испугано понимаю я, увидев, что объектив направлен в мою сторону. — А ЮнМи без мейкапа! Вот это я попал! Что это за больница такая, в которой позволяют снимать пациентов без их разрешения? Плюс кошки шляются по коридорам словно в зверинце! Безобразие! И как реагировать⁈ Ну уж точно: не скандалить и требовать соблюдения своих прав. Сил на это сейчас просто нет. Поэтому — „улыбаемся и машем“. Представим, что я — английская королева, а вокруг — мои подданные. Если на видео получусь убого, стану потом давить на жалость. Рассказывать, как еле выкарабкался с того света… Оу! Оказывается, вход в столовую находится рядом с видеокамерой. Понятно теперь, почему она установлена именно там! Когда буду проходить рядом, все мои изъяны снимут крупным планом. Ладно. Не убегать же назад по коридору? Улыбаемся и машем, улыбаемся и машем! Я — королева Англии!»
Медсестра, дойдя до дверного проёма, останавливает и встаёт рядом с ним.
— Прошу вас, Агдан-сан, — произносит она, кланяясь и одновременно делая рукою жест, приглашая войти внутрь.
Не став даже кивать в ответ, двигаюсь в указанном направлении. Минуя снимающих, поворачиваю голову к объективу и лишь чуть-чуть улыбаюсь, не став трясти поднятой ладонью, изображая из себя не пойми кого. ЮнМи — девочка. Милая, скромная и… голодная! Ол-ля-ля! Пахнет мясом!
Не став больше отвлекаться, устремляюсь внутрь. Удача! У раздачи — никого! Значит, я первый!
(несколько позже)
Оператор издали, сквозь дверной проём, ведёт съёмку. В объективе его камеры — стол, за которым хрупкая, синеглазая девочка, красиво и аккуратно кушает. Напротив неё, по другую сторону стола, расположившись на стуле, сидит чёрная кошка. Задрав голову, она внимательными зелёными глазами наблюдает за процессом исчезновения пищи, сопровождаемый изящными движениями рук её хозяйки. Неожиданно прервавшись, ЮнМи останавливается и что-то говорит нэко, нравоучительно грозя тоненьким указательным пальчиком. В ответ усатая животина виновато опускает мордочку, по-видимому, признавая свою неправоту.
— Яре-ярэ, — зачарованно шепчет себе под нос японец-оператор, плотно прижимаясь глазом к видоискателю.
(яре-ярэ — о, боже. яп. прим. автора)
(вторая половина того же дня, ближе к вечеру)
— Вообще, никто не должен неожиданно выскакивать на меня с камерой! — возмущённо высказываю я СунОк и ЁнЭ своё недовольство сегодняшним происшествием. — Разрешение на съёмку, во-первых, это деньги. А во-вторых, это подготовка. На что я буду похожа без косметики, без причёски, а главное — застигнутая врасплох⁈