— Значит, мою тонсен в случае её возвращения домой ждёт наказание? — переварив информацию, делает вывод СунОк. — Так?
— Похоже, да.
— Какое?
— Ну… за подобное нарушение, обычно назначают денежный штраф и содержание под стражей…
Над столом повисает неудобное молчание. СунОк крутит в руках чашку с кофе, из которой она так и не сделала глотка, смотря на уже немного осевшую шапку молочной пены. ЧжуВон просто ждёт дальнейшего продолжения разговора.
— Кажется, теперь понятно, почему маме никак не сделают заграничный паспорт…
СунОк поднимает глаза на собеседника.
— Хотят использовать её как заложника. Так?
ЧжуВон, третий раз за беседу, пожимает плечами.
— Откуда мне знать? — говорит он. — Ты совершаешь ошибку, спрашивая у меня то, о чём имеют информацию только люди, занимающиеся разрешением возникшей ситуации. Я не в их команде, СунОк- нуна, а здесь, сижу рядом с тобою в кафе. И так же как ты хочу, чтобы у твоей сестры было всё хорошо.
— Почему вам этого хочется, ЧжуВон-оппа?
— Чисто из меркантильных соображений. Ты ведь не забыла, про мою договорённость с ЮнМи о совместной работе? Мною уже достаточно вложено в проект, и я не хочу, чтобы мои усилия и деньги пропали впустую. Вспомни сумму, потраченную на организацию сбора подписей за помилование. Ещё я пожертвовал принадлежащею мне недвижимость под офис для агентства. В конце концов, я даже продал свою любимую машину, чтобы сделать ремонт в здании. Поэтому, подозрения в том, что я не на стороне твоей тонсен, скажем так… легкомысленны.
— Простите меня, ЧжуВон-оппа, за мои скоропалительные слова! — сидя кланяется СунОк. — Впредь, мне нужно внимательнее следить за тем, что я говорю. Обещаю, больше такого не повториться.
— Хорошо, СунОк- нуна. Думаю, свои слова, ты произнесла из-за волнения о близком человеке.
— Да, — соглашается СунОк. — Меня так расстраивает происходящее! Кажется, вот-вот всё станет хорошо, как вдруг — трах! Снова что-нибудь случается, и просто голова начинает кружиться от непонимания, как нужно поступать!
— Не расстраивайся. Ты же знаешь, если бог закрывает двери, то он открывает окно. Не нужно спешить принимать решения. Часто следует немного подождать, чтобы увидеть лучший путь для действия.
СунОк надолго задумывается.
— Тогда для ЮнМи будет правильнее, если она останется в Японии. — говорит она. — Я не стану убеждать её вернуться.
— Почему? — удивляется ЧжуВон.
— Не хочу, чтобы она снова оказалась в тюрьме. Пусть подождёт здесь, пока не откроется «лучший путь для действия».
— Патриотизм заканчивается, когда дело касается твоих близких? — насмешливо спрашивает ЧжуВон.
СунОк молча, долго смотрит парню в глаза.
— Мне бы хотелось, чтобы моя тонсен любила Хангук так же сильно, как и я, — наконец произносит она. — Она старалась и много сделала для своей родины. Но почему-то, ничего, кроме ненависти за это не получила. Она потратила много сил и теперь постоянно попадает в больницы. ЮнМи больше не выдержит, если снова окажется в тюрьме. Ей нужно время для восстановления здоровья. Ничего страшного не произойдёт, если она на некоторое время задержится в Японии. Даже если это будет долго.
ЧжуВон внимательно смотрит на СунОк.
— «Долго» не получится, — сообщает он. — Я ведь уже говорил, что между нашими странами заключены различные соглашения, одно из которых — о взаимовыдаче преступников. После соответствующего запроса японцы вынуждены будут выдворить ЮнМи. Единственно, СунОк, в чём нужно убедить сейчас твою тонсен, чтобы она не подала прошение о предоставлении ей политического убежища.
— Почему?
— Тогда ей придётся жить исключительно в Японии. Если она окажется в другой стране, то будет арестована и выдана в Хангук. Ниппон, думаю, устроит, чтобы ЮнМи жила у них безвыездно, но уверен, — твоей тонсен это совершенно не понравится. Она ведь уже планирует свои мировые гастроли, а её посадят, пусть в большую, но тюрьму. Лучшее, что ты можешь сделать для своей сестры сейчас, — объяснить ей этот момент.
— Но если она вернётся в Корею, её ведь снова арестуют?
— Мне пообещали, что задержание будет номинальным, исключительно для выяснения обстоятельств нарушения. После чего её оштрафуют и отпустят. В любом случае, арест — это не навсегда. Навсегда — это политическое убежище.