— Кто такой этот Михоэлс, которого Хаим поминает через каждое слово? — тихо спросил один из статистов.
— Понятия не имею, — пожал плечами второй. — Актер, видимо.
— Из старой “Габимы”, наверно, — пробормотал третий статист, и в это время студию огласил вопль отчаяния. Кричал помощник режиссера Орен Нир, который подошел к Нехаме Машаль, чтобы помочь ей подняться. В глазах Орена застыл ужас. Подбежали режиссер со сценаристом, а следом все статисты и осветители, и даже оператор оставил камеру, чтобы, глядя поверх голов, увидеть страшную и необъяснимую картину: из небольшой ранки на затылке Нехамы вытекала тоненькая струйка крови, будто красная нить, натянутая между черными волосами актрисы и черным же балахоном.
— Нехама, — позвал режиссер, наклонился и посмотрел девушке в глаза. Глаза были широко раскрыты и видели только пустоту небытия…
Старший инспектор Беркович и эксперт-криминалист Рон Хан прибыли минут через десять после того, как на пульт дежурного поступил вызов из частной студии видеозаписи. Надо отдать должное Хаиму Вермееру — он лишь на секунду поддался панике, но тут же начал отдавать короткие команды, которые привыкшие к подчинению артисты выполняли быстро, хотя, возможно, с режиссерской точки зрения, и не вполне толково. К прибытию полиции шестеро статистов, два осветителя, оператор, сценарист и помощник режиссера собрались в большой гримерной и мрачно смотрели друг на друга, не произнося ни слова. Вермеер встретил полицейских и провел в ярко освещенную студию.
— Мы ничего не трогали, — произнес он свистящим шепотом, и Беркович подумал, что этот человек, видимо, так привык к игре, что даже сейчас вел себя неестественно, скорее изображая ужас, нежели испытывая его в действительности. — Я сразу сказал всем, чтобы шли в гримерную и ждали. А под креслом я нашел вот это.
Он показал пальцем, но Беркович уже и сам видел: у левой задней ножки лежал узкий, почти как игла, стилет с длинной тонкой ручкой. Хан наклонился и осторожно поднял орудие убийства за лезвие. Внимательно осмотрев рукоятку, он спрятал стилет в пластиковый пакет и сказал:
— Нет, Борис, на отпечатки не надейся. Работали, скорее всего, в перчатках.
— Я так и думал, — кивнул Беркович. — Иначе было бы просто глупо.
— Резкий удар был нанесен в основание черепа, — продолжал Хан, склонившись над мертвой девушкой. — Смерть наступила мгновенно. Вряд ли она вообще успела понять, что произошло.
— Профессионал? — поднял брови Беркович.
— Возможно, — пожал плечами эксперт. — А может, и нет. Сейчас, по-моему, каждый второй знает, куда нужно ударить, чтобы убить быстро и безболезненно. Вчера я видел фильм…
— Понятно, — перебил Хана старший инспектор и обратился к режиссеру: — Пожалуйста, расскажите очень подробно, как все произошло.
— Как… — Вермеер сжал ладонями щеки. — Мы снимали клип по сценарию “Убить инфляцию”. Предвыборный ролик, дурацкая идея, хотя мой сценарист и утверждает, что она гениальна. К тому же, и денег дали немного, обещали добавить, но вы же знаете — политики всегда обещают. Так что на хороших актеров не хватило, а из того материала, что мне достался…
Ни разу не прервав режиссера, Беркович выслушал подробную историю создания сценария и первых дней съемок. Студию Вермееру предоставляли всего на полтора часа в день, и потому на несколько дублей — а нужно было еще и репетировать — пришлось потратить почти неделю. Сегодня снимали седьмой дубль, но пластика статистов все равно оставляла желать лучшего.
— Значит, вы со сценаристом сидели в углу, наблюдали за прохождением палачей и не заметили ничего странного? — спросил Беркович, когда Вермеер закончил. — Ведь убийство произошло буквально у вас на глазах!
— Ничего, — растерянно сказал режиссер. — Правда, Орен отвлекал меня дурацкими замечаниями, я доказывал, что палачам нужно дать текст, а он говорил…
— Тем не менее, вы признали дубль испорченным и назначили еще одну съемку?
— Почему испорченным? Дубль не хуже прочих, но я хочу иметь больше материала, чтобы выбрать и смонтировать. Актеры, конечно, недовольны, им надоело, так ведь за это они деньги получают. Сегодня был седьмой дубль, больше чем по одному в день не успеваем.
— Вы хотите сказать, что сегодня сцену снимали на видеопленку? — уточнил Беркович. — Я имею в виду этот последний дубль, во время которого произошло убийство?
— Конечно, — кивнул режиссер. — И сегодня снимали, и вчера, и всю неделю.
Неожиданно до него дошло.
— О, Господи! — воскликнул Вермеер. — На ленте должно быть видно, как убийца поднимает нож и…
— Возможно, — сдержанно сказал Беркович. — Убийца прекрасно знал, что идет съемка, и должен был так рассчитывать свой удар, чтобы не попасть в кадр. Поэтому не думаю, что на ленте мы увидим, как произошло убийство. Но, в любом случае, кассету нужно посмотреть.
— Я сейчас позову оператора, — сказал Вермеер, но старший инспектор не позволил ему покинуть студию.
— Как его зовут? — спросил он. — Я пошлю полицейского.
— Меир Кердман. Один из лучших операторов по клипам. Он мне стоил больше, чем…
Кердман пришел в сопровождении полицейского и извлек из стоявшей на треножнике телекамеры видеокассету.
— Ее можно посмотреть прямо сейчас? — спросил Беркович, и Кердман утвердительно кивнул.
— Здесь есть просмотровая, — сообщил режиссер, и небольшая процессия в составе Берковича, Вермеера, Кердмана и Хана направилась в соседнюю со студией комнату. Оператор, выглядевший так, будто убитая была ему родной сестрой, вставил кассету в видеопроектор.
Несколько секунд темноты, потом на экране появилась табличка с надписью “Убить инфляцию”, дубль 7” и сегодняшней датой. Хлопок, табличка исчезла, и камера показала крупным планом лицо Нехамы Машаль. Потом крупный план сменился общим, и зрители увидели, что девушка в черной хламиде сидит на электрическом стуле, привязанная кожаными ремнями. Появился первый палач, за ним второй, третий… Каждый обходил вокруг стула, совершая странные телодвижения, и удалялся, а “инфляция” изображала смертные муки, которые сменились неподвижностью, голова артистки упала на грудь…
— Вот! — хрипло сказал Вермеер. — Вы видели?
Беркович, конечно, видел: Нехама перестала дергаться после того, как мимо нее прошел пятый статист.
— Кто там был у вас пятым в очереди? — спросил старший инспектор и неожиданно увидел на лице режиссера выражение растерянности.
— Э-э… — протянул Вермеер, — я… я не знаю.
— Как это? — удивился Беркович. — Вы же понимаете, насколько это важно!
— Да. Обычно пятым выходил Брискин, но они ведь все в масках и…
— Вы что, не можете определить своих артистов по росту, рукам, пластике движений? — поразился Беркович.
— Могу, конечно, о чем вы говорите! На экране, безусловно, Шай. Просто… Черт возьми, — воскликнул в отчаянии режиссер. — Шай — прелестный мальчик, он мухи не способен убить, о чем вы говорите? И он любил Нехаму, они встречались уже третий месяц или даже больше. Это не может быть Шай!
— Так это он или не он? — терпеливо спросил Беркович. — Прокрутим кассету еще раз?
— Это он, — мрачно сказал режиссер. — Но… мне показалось…
— Что вам показалось?
— Не знаю, — пробормотал Вермеер. — Что-то не так. Я чувствую…
— Это Брискин или не Брискин? — настойчиво повторил Беркович. — Имейте в виду, все равно будет проведена экспертиза, и пятого статиста, без сомнения, отождествят. Верно, Рон?
— Конечно, это не проблема, — сказал Хан.
— Этого быть не может… — продолжал бормотать Вермеер. — Что-то не так… Я чувствую…
— Давайте поговорим с Брискином, — вздохнул Беркович. — Позовите его сюда, пусть посмотрит запись. Кстати, вы сказали, что он был с Нехамой Машаль в близких отношениях. Допустим, она ему изменила, вот он и… Не первый случай в истории человечества. А то, что Брискин — прелестный мальчик, так я знал одного: на вид просто ангел, а обвинялся в тройном убийстве.