Рассказчик и Глумов играют также значительную роль в эзоповской системе сатирика, в сложной тактике обходов цензурных препятствий. И в этом смысле особенно показательна «Современная идиллия», где рассказчик и Глумов выступают в качестве главных действующих лиц. Когда они действуют и говорят публично во имя восстановления своей «благонамеренной» политической репутации, получается картина пародийного саморазоблачения реакционной действительности и приспособленченской тактики перепуганного либерализма. Когда же они тайно, наедине, за закрытыми дверями обретают способность к фрондерству.
проявляют признаки оппозиционности, то оказываются удобными в цензурном отношении псевдонимами сатирика, и последний вкладывает в их уста свои собственные слова, выражает через них свои собственные настроения.
В 80-е годы — годы жесточайшей правительственной реакции — неоднократно прежде применявшаяся маска умеренного либерала оказывалась уже недостаточным, слишком прозрачным прикрытием. И вот в поисках выхода из самых затруднительных в цензурном отношении ситуаций сатирик в «Современной идиллии», а затем в «Сказках» прибегает к приему неожиданному и дерзновенному. Самые резкие свои нападки на политическую реакцию, на правящие верхи сатирик вкладывает в уста таких персонажей, которые в отличие от рассказчика-либерала уже не имеют никаких точек идейного сближения с автором и потому не могут вызвать политических подозрений правительства.
С наиболее ярким проявлением этого приема мы встречаемся в XX главе «Современной идиллии». Знаменитая «Сказка о ретивом начальнике» преподносится здесь от лица редактора бульварной газетки, а полный гнева и сарказма фельетон о негодяе — «властителе дум», герое политической реакции, подан как сочинение корреспондента той же грязной газетки. Подставные фигуры несомненно позорных личностей, нравственная растленность которых служила с официальной точки зрения как бы патентом на их политическую благонадежность, сыграли роль основного громоотвода, позволив Салтыкову смело нападать на правящие верхи самодержавия.
Прием идеологически чуждых сатирику псевдонимов, продиктованный условиями тяжелой политической реакции, отличается рискованной двусмысленностью. Прием этот рассчитан на пытливый ум передового русского читателя.
Русскую действительность своего времени Щедрин нередко изображал в форме повествования о прошлом (яркий образец — «История одного города») или о зарубежных странах. В «Сказках» эти иносказательные приемы нашли свое применение, видоизменяясь соответственно жанру. Иногда сказка начинается указанием, что речь будет идти о старом Бремени, хотя весь смысл дальнейшего повествования относится к современности. Например: «Нынче этого нет, а было такое время...» («Праздный разговор»); «В старые годы, при царе Горохе это было...» («Дурак»). Ту же цель маскировки преследует замена губернаторства архаическим воеводством в сказке «Медведь на воеводстве». Для умышленного отнесения изображаемых событий к неопределенным странам и временам сатирик удачно использовал традиционные зачины народных сказок: «В некотором царстве, в некотором государстве жил-был помещик» («Дикий помещик»); «В некоторой стране жил-был либерал» («Либерал»).
Обман цензуры — не единственное назначение щедринского иносказания. Стиль Салтыкова богат поэтическими иносказаниями прежде всего по соображениям их сатирической эффективности. Собственно эзоповская, маскировочная функция — это только одна из функций аллегорической манеры. Последняя, независимо от цензурных соображений, является художественно эффективной в качестве остроумной сатирической манеры письма, позволяющей подойти к предмету с неожиданной стороны и оригинально осветить его. Это имел в виду Салтыков, говоря, что эзоповская манера иногда и «не безвыгодна, потому что благодаря ее обязательности писатель отыскивает такие пояснительные черты и краски, в которых, при прямом изложении предмета, не было бы надобности, но которые все-таки не без пользы врезываются в памяти читателя» (XIII, 267).
Два рода метафоризации, аллегоризма — как специфического средства художественной выразительности и как средства эзоповского иносказания — у Щедрина так тесно сближаются, органически переплетаются и переходят друг в друга, что нередко бывает трудно или даже прямо невозможно провести между ними границу. Самая замечательная черта эзоповской манеры Щедрина в том именно и заключается, что сатирик сумел навязанные ему внешними обстоятельствами приемы письма подчинить требованиям художественной изобразительности. Это удавалось не всегда и не в полной мере, о чем сам он с горечью заявлял неоднократно, но в большинстве случаев он находил возможность примирить вынужденные приемы с приемами, свободно избираемыми соответственно предмету, и достигал решения тактических задач без ущерба, а иногда и с выгодой для идейной остроты и художественности сатиры. Под воздействием цензуры Салтыков выработал целую систему иносказательных приемов, наименований, выражений, образов, эпитетов, метафор, которые позволяли ему одерживать идейную победу над врагом. Так, например, в эзоповском языке Щедрина порядок вещей обозначает произвол самодержавия, сердцевед — шпиона, фюить — внезапную административную ссылку в отдаленные места. Клуб взволнованных лоботрясов — тайное общество «Священная дружина», созданное в 1880-х годах придворными кругами для террористической расправы с революционерами. Элементы эзоповского языка, сложившегося под давлением цензуры, нередко приобретали самостоятельную, независимую от первоначальной причины, непреходящую эстетическую ценность. Несомненно, например, что слово «помпадур» вместо «губернатор» или образ Топтыгина в том же значении избраны не без цензурных соображений, но найденные псевдонимы имели все достоинства меткой художественной метафоры, которая усиливала сатирическое нападение на правящую касту монархии. Именно в таком направлении сатирик совершенствовал свою эзоповскую манеру и нередко добивался желаемого успеха.