«Вот уж кто лягух лягушек», — успел подумать Сам.
Губы смачно сошлёпнулись, но Сам не был раздавлен ими. Неожиданно для самого себя он ощутил, что его выдернуло из небывалого рта и уронило на что-то живое и прохладное. Сам поднял голову. Он лежал на ладони Харизмы.
Когда Сам выбрался из вулкана, Харизма тоже возилась с ним, но Сам совершенно этого не помнил. А теперь он поднялся на ноги и обнаружил себя на широкой Харизминой ладони.
— Зачем ты это сделал?
— Исключительно по недомыслию, — ответил Сам. — У меня сил не было смотреть на его художества.
— Я так и знала.
— Кто это? С кем я схлестнулся? Это старый Хариз?
— Нет. Хариз лежал и ничего не делал до той минуты, пока его не сдернула с места мутовка. Ему ничего не было нужно, а этот, вон какой деятельный. Прямая противоположность Харизу.
— Хариз наоборот… — протянул Сам. — Получается Зирах.
— Пусть будет Зирах, — согласилась Харизма. — Всё равно он не говорит, да кажется, и слов не понимает.
Гороподобный Зирах возвышался перед ними, и сразу было видно, сколь он огромен, какая Харизма маленькая по сравнению с ним, а Сам такой крохотулечный, что в нём кроме самости и нет ничего.
Глаза Зираха медленно налились смарагдовым огнём. Он увидел Харизму.
— Масло… — простонал он, разом опровергнув мнение Харизмы, о своём неумении говорить. — Отличнейшее масло.
Окровавленный рот приоткрылся собираясь глотать. Сам шагнул вперёд готовый защищать богиню. Жалкая попытка! Копьё… то, что он привык называть копьём — ничтожный кусочек, скушенный с конца мутовки. От удара о верхнее небо оконечность копья загнулась наподобие миниатюрного багра. Оно ещё было способно рассекать мягкий язык, но больше не годилось никуда. И всё же Сам был готов драться.
Зирах сглотнул кровавую слюну.
— Прекраснейшее масло.
— Не понимаю, — громко произнесла Харизма. — Ты, что же, живёшь ради того, чтобы сбивать и глотать масло? Так не бывает. Весь мир не может существовать ради того, чтобы ублажать чью-то утробу.
— Ма-а-сло! — стонал Зирах плотоядно глядя на светлую фигуру Харизмы. — Съем масло!
— Нельзя есть того, с кем разговаривал! — закричал Сам.
Всеобъемлющий мощный Зирах, а против него Сам, что там видеть и, тем более слышать? Однако Зирах расслышал и даже ответил, ворочая обрезками языка:
— Мне можно.
На это возражать было нечего, и Сам обратился к высшей силе:
— Харизма, хоть ты подумай, ты же предвечная богиня, на которой держится мир, а для него ты кусок масла, который он хочет заглотить. Можно ли такое представить?
— Это непредставимо, — ответила Харизма, — но я попробую.
Харизма стояла напротив Зираха, рядом со ждущим ртом. У неё была одна или две секунды, для того, чтобы попытаться спастись, но она ими не воспользовалась. Сам задал ей вопрос, и она задумалась, как на него ответить.
Время остановилось.
Так уже было когда-то. Времени не существовало, некому было отличать, идёт оно или нет. Вернее, что нет. И только потом мутовка, возмутившая мировое спокойствие, запустила ход времени. Но теперь истории пришёл конец. Будь иначе, ненасытный Зирах переболтал бы сущее в масло и сожрал его: и деятельных ползунов, и тупомудрствующих обитателей неба, и саму Харизму, которая казалась ему кусочком, не требующим даже взбивания. За такое надо убивать, немедленно, не ожидая, когда он начнёт глотать.
Время застыло лишь в одной вселенной из трёх. Где-то в бесконечной глубине шебуршились ползуны, обсуждали, что ещё можно выстроить, на втором небе болтуны воздавали славу себе премудрым, и лишь в горних высях царило недеятельное молчание.
Сам падал с бесконечной высоты на лежащую внизу землю. Он не пал, сам ли он бросился вниз или Харизма столкнула его за мгновение до того как остановила время. В любом случае, можно не торопясь падать и размышлять, на что Саму вечности не нужно.
Только что он пришёл к выводу, что Зираха надо немедленно убивать. Знать бы только как? А теперь в свободном падении пришли другие мысли. Харизма говорила, что под властью бога царей и царя богов времени не было. Не было ничего, в том числе и самого Сама. Получается, что Зирах — истинный создатель всех трёх вселенных. За такое не убивают.
Всякое деяние сначала рождает новое и лишь потом начинает тормозить жизнь созданную им.
Рассуждать на эту тему можно было дольше впавшей в задумчивость Харизмы, но тут спуск кончился, и Сам крепко приложился о земной кремнистый туман.
С трудом поднялся, привёл себя в порядок и побрёл к дому, туда, где прежде была Харизма. Знакомый ползун встретил его на полпути.